Искусник зажмурился, чтобы мысль не отвлеклась на окружающую обстановку. Если отправиться арестовывать старика прямо сейчас, как того и требовала инструкция, то срывается его завтрашнее выступление. Это будет удар по репутации Империи. Но что если исполнение директивы чуть-чуть задержать? Удаленность от Терсуса позволяла выиграть день-два. Конечно, это риск и ответственность, но на столь высоком посту без этого никак… Пускай Толлеус выступит. Надо только все организовать таким образом, чтобы он ни в коем случае никуда не делся.
Ночь перед турниром прошла плохо: снились кошмары. Стойкое ощущение чего-то плохого не прошло даже к утру. Так было перед началом войны. Тогда настойчивый внутренний голос заставил искусника прислушаться к себе, велев встать посреди ночи и пойти на службу, чтобы проверить, все ли там в порядке. Тюрьма оказалась на месте, но эта прогулка спасла Толлеуса от гибели — многие искусники тогда вне защищенных плетениями стен поймали Проклятия, которые оробосцы в большом количестве напустили на город.
Вот и сейчас старика одолели нехорошие предчувствия, а призрачные голоса, словно сговорившись, шептали: «Беги, беги, беги…»
Сжавшись, точно пружина, Толлеус остался на месте. Если бежать, то куда-то, а такого места нет. Здесь он только-только обрел то, о чем мечтал всю жизнь. За это можно побороться — оно того стоит. Сегодня Турнир. Наверное, что-то случится там. Очередной ли каменный истукан рухнет сверху, или фатально подведет Паук. Совсем скоро старик это узнает, проверив на собственном опыте, потому что в этот раз он не сбежит. Но, спасибо предупреждению, он подготовится и на выступлении будет во всеоружии.
Несмотря на боевой настрой, старик не выспался. Полночи ушла на бесцельные шатания по мастерской, что лишь вымотало его еще сильнее. «Подготовиться» можно только к чему-то, но чего ожидать от завтрашнего дня, он понятия не имел. Так что «быть во всеоружии» явно не получилось. Впрочем, големщик весь срок своего пребывания в Оробосе времени зря не терял, дорабатывая своего Паука. Если бы в голове были еще идеи, он бы их реализовал или, по крайней мере, попробовал бы это сделать.
Очевидно, Маркуса тоже терзало смутное беспокойство: вчера вечером к и без того немаленькой охране мастерской прибавилось еще несколько человек. И вот теперь с первыми лучами солнца он явился собственной персоной, напряженный, с лихорадочным блеском в глазах. Пора было отправляться в путь.
Пауки еще с вечера был погружены в большие фургоны, каждый из которых предстояло тащить сразу четверке лошадей. Големам, как очень важным персонам, полагалась отдельная охрана, да и сами повозки имели искусную защиту. Толлеуса посол пригласил в свою карету, и колонна, звеня железом и стуча копытами, тронулась в путь. Старику было как-то неловко: такая серьезная делегация собралась ради того, чтобы он прокатился на бадье с лапками. Всю дорогу он просидел молча, глядя на проплывающий за окном городской пейзаж. Маркус тоже молчал, пристально глядя на старика и думая о чем-то своем.