Китаец кивнул с буддистской невозмутимостью.
- Кэн ю гив ми тридцатник?
- Донт андестэнд…
Вот ведь… Наверное, я ошибся в выборе собеседника. Но сдаваться не хотелось.
- Вот ю ду ин раша? – решил я сменить тему.
Китаец внезапно улыбнулся. Чего-чего, а улыбки от него я совсем не ожидал. Тем более, после такого простого вопроса.
- Ай эм э стьюдент, - китаец продолжал улыбаться, - ай тич рашен литредже…
Китаец, оказывается, изучал русскую литературу.
- Ай тич литредже ту, - улыбнулся и я, подразумевая литраж того спиртного, что я пропустил сквозь себя за свою жизнь.
- О! – сказал китаец.
Вот тебе и «О!» Субъект никак не поддавался обработке. А мне, между тем, становилось все хуже.
- Ду ю ноу Толстой, Достоевский? – спросил я.
- Достоевский? – повторил китаец окончание моего вопроса.
- Йес. Карамазовы бразерс… Бесы… девилс, короче.
- Девилс?
- Йес. Вери гуд бук.
- Ай донт ноу зис бук, - сказал китаец.
- Итс вери гуд бук! Ай эдвайс зис бук ту ю, энд… кэн ю гив ми тридцатник?
- Донт андестэнд…
- Фёти раблс, - я начинал уставать, в глазах поплыло, - тридцатник, - обреченно закончил я.
- Донт андестэнд…
Китаец оказался неприступной крепостью. Теперь я понимаю, почему их стена зовется Великой…
- Достоевский ис зе грэйт рашен райтер, - я начинал терять самообладание, а вместе с ним и сознание. Подошли Доктор с Ботаником.
- Бросай ты его, - сказал Доктор, - вы с ним уже полчаса треплетесь… он ни хрена не понимает.
Вообще-то Доктор был абсолютно прав. Но я все же предпринял последнюю попытку:
- Витя, ай вонт э дринк… ай эм Лёха… рашен мэн… ай лайк рашен литредже ту… бат ай хэв ноу мани… гив ми плиз тридцатник…
- Донт андестэнд, - прозвучало как приговор.
- Пошли, - сказал Доктор, приподнимая меня за руку.
- Хрен с ним… - сдался я. – Не знает он, что такое тридцатник.
- Откуда ж ему знать, - вмешался в разговор Ботаник. – Они ж там у себя один только рис и жрут.
- Да уж…
Я повернулся к китайцу. Он непонимающе смотрел на нас.
- Гуд бай, Витя, - сказал я и протянул ему руку. Китаец сжал ее своей маленькой потной ладошкой. – Достоевский ис зе грэйт рашен райтер…
- Йес, йес, - Витя разулыбался. Чтоб ему…
Мы пошатываясь пошли прочь. Надежда умерла. Похорон не будет. Мы просто столкнем ее в сточную канаву и забросаем ветками, пустыми бутылками и прочим мусором…
- Стоп! Стоп! – внезапно раздалось нам в спину. Мы невольно обернулись.
За нами семенил китаец, улыбаясь во весь рот. В руках его были зажаты несколько десятирублевых бумажек.
- Тридцатник! – радостно визжал китаец. – Ай андестэнд!