С Ницше у него и вышла раз история. Как-то Ботаник собрался в родной Брянск, не имея ни копейки на дорогу. Поэтому поехал на электричках. Электрички в нашей стране – единственный вид транспорта, за который при желании можно не платить.
Но, добравшись до Москвы, Ботаник вдруг понял, что чувство голода (а не ел он уже дней пять) может стать гораздо большей помехой на пути к дому, нежели безденежье. Желудок сводило судорогой при виде ларьков с шаурмой.
Единственная вещь, которую он взял с собой в дорогу, был увесистый том Ницше, любимого и ненаглядного. Больше у него ничего не было. Предстояло сделать выбор, и Ботаник сделал его с достоинством.
Возможно, именно благодаря столь уважаемой им ницшеанской доктрине, он победил в себе чувство преклонения перед ученым трудом и благополучно сплавил его букинистам, а на вырученные деньги купил еду. Так естественные биологические потребности победили потребности духа, и Ботаник в очередной раз убедился в торжестве биологии над философией. Но Ницше любить не перестал. Все, что нас не убивает, нас делает сильней, - любил он повторять.
Я выудил книжку про грибы и погрузился в чтение, ожидая появления Ботаника. Тот не заставил себя долго ждать. Он явился из душа с мыльницей, полной блевотины. Осторожно ступая по комнате, он прошествовал мимо меня к окну и, отворив одну створку, с размаху швырнул мыльницу в пустоту внешней реальности.
- Чего-то мне там не по себе стало, - тихо молвил он.
- Да, брат, думал я, что мне хреново, - ответил я, - но, глядя на тебя, понял, что мне-то как раз хорошо… Кстати, как насчет того, чтобы опохмелиться?
Ботаник обреченно опустил голову. Это означало, что он согласен на все, лишь бы выйти из того состояния, в котором сейчас пребывал.
Мы выгребли всю мелочь из карманов, обшарили все полки и закоулки в комнате Ботаника и с горем пополам наскребли на две полторалитровые бутылки пива. Что ж на безрыбье и рак – рыба, как говорится.
Мы сидели и пили на горке посреди детской площадки. Ботаник что-то вещал, а я слушал. Потом я что-то вещал, а он слушал. Подходили какие-то знакомые Ботаника, еще какие-то люди, с первыми двумя бутылками было давно покончено, но появились еще какие-то бутылки. Я не пытался понять – откуда, зная, что запой сам по себе – процесс неуправляемый.
Закончилось все это тем, что Ботаник, качнувшись, кубарем покатился с горки, крича при этом на всю детскую площадку:
- Я – дурак! Я говно!
Испуганные дети и их мамаши недоуменно посмотрели на нас. Уже сидя на земле внизу горки, Ботаник, потирая ушибленный бок, смиренно произнес: