— Это вы? Надо же! А? Нет, сегодня я не могу. Такое у меня дежурство. А завтра я свободна весь день…
Она пришла около пяти часов вечера, когда я растапливал печку.
— Чудесно! Посумерничаем около огня и будем ужинать.
— А у вас хорошо. Сколько книг. Можно я посмотрю. Ой, «Огонек»! Тут есть кроссворд, в котором мы не отгадали несколько слов.
— Кто это мы?
— Ну… мы. С нашими летчиками.
— Много их там у вас?
— При полной загрузке — двенадцать коек. Но зимой обычно пять-шесть человек.
— Значит, вы с ними разгадываете кроссворды? Какие же там слова?..
Я щепал лучину, и получалось это у меня почему-то отрывисто, зло — того гляди попадешь себе по пальцу.
— Вот, например, буква греческого алфавита из трех букв. Как это может быть — буква из трех букв?
— Ну как… были же в русском языке «аз», «буки», «веди», «глагол», «добро», а у греков — «альфа», «дельта», «омега», «сигма», «игрек», «икс»…
— Начинается с «П» из трех букв.
— Наверное, пси.
— Ой, и правда подходит. Надо же, а? Ни за что бы не догадаться… Теперь, способ передачи энергии…
— Идите лучше греться к огню.
Скамеечка, на которой я обычно сидел перед огнем, не уместила бы нас двоих, и я уступил ее гостье. Доля протянула к печке свои валенки, небольшие, аккуратные, и от них тотчас начал куриться парок. Между верхним обрезом валенок и нижним обрезом черной юбки, расправленной на коленях, — капрон, цвета хорошо загорелого тела, обтягивал коленные чашечки и начало полных, как раз по ширине валенок, ног.
— Где ваши стихи?
— Я не переписала.
Вот так раз! Как было не удивиться, что человек не захотел воспользоваться таким случаем? Какой молодой поэт не захотел бы отдать свои стихи на суд поэту старшему, опытному? Стихи, когда их накопится достаточное количество, побуждают автора к действию, заставляют нести, показывать, обивать пороги редакции. Тут все пришло к ней само, можно сказать, явилось с неба, а она, видите ли, поленилась переписать.
— Тогда читайте.
— Можно, когда-нибудь в другой раз?
— Но почему?
— Я стесняюсь.
— В прошлый раз не стеснялись.
— В прошлый раз я думала, что больше мы не увидимся.
Я настаивал, и Доля чуть не со слезами на глазах стала читать. Она и правда стеснялась, краснела, но читала, с трудом выдавливая из себя, опять хорошие, зрелые стихи. После каждого стихотворения она порывалась перестать читать, но я требовал еще и еще до тех пор, пока смутная догадка не переросла в явственную уверенность. Доля обманывала меня, Доля читала мне чужие стихи. Тут были, вероятно, Вероника Тушнова, Таня Кузовлева, Инна Кашежева, кто-нибудь из еще более молодых поэтесс.