— Здесь нет ничего плохого, — сказал Питер, снова выглянув в окно. — Я сожалею, что всех подвел.
— Кто-то может это выдержать, кто-то нет, — легко произнес Тушка. — Нельзя повторно использовать УВИ.
— Прошу прощения?
— Ударно-волновой излучатель.
После этих слов, показавшихся Питеру не менее дикими и непонятными, чем любое темное место в Писании показалось бы его спутникам, все умолкли надолго. Иллюзия, что они вот-вот проедут под огромной мерцающей аркой, постепенно меркла, по мере того как две колонны воды отплывали друг от друга и превращались в непохожие, асимметричные формирования. Дождь прыскал по ветровому стеклу и крыше в прежнем странном ритме, который определяли законы физики, неподвластные человеческому разумению. Потом ливень кончился, и дворники надоедливо заскрипели по стеклу, пока Тушка их не выключил. Цвета жженого сахара, фасады Города Уродов теперь были не далее чем в сотне метров, и Питер уже мог различить маленькую фигурку, стоящую в условленном месте.
— Когда мы прибудем, — срывающимся голосом попросил Питер с заднего сиденья, — мне нужно пару минут побыть наедине с этим человеком.
— О’кей, — согласился Тушка, переключив передачу для последнего рывка. — Но не заболтайтесь.
Любитель Иисуса-Один ждал перед строением с белой звездой на стене. Когда он заметил Питера, его тело дернулось от удивления, но он справился с собой за несколько секунд, прошедших между откровением и выходом Питера из машины.
— τы жив, — сказал он.
— Надеюсь, — ответил Питер и сразу пожалел о сказанном.
Легкомыслие было чуждо สีฐฉั, так что игра слов лишь затруднила попытку Любителя-Один свыкнуться с чудесным исцелением Питера от смертельных ран.
— Вςе другие думаюτ — τы умер, — сказал Любитель-Один. — Я думаю, τы жив. τолько я имею веру.
Питер с трудом подыскивал достойный ответ. Нежное объятие вряд ли было бы к месту.
— Благодарю тебя, — сказал он.
За шторами из бисера в дверном проеме здания стали собираться тени людей.
— สีฐฐ ฐณ, — раздался голос.
Питер знал язык достаточно, чтобы понять: «Задача все еще спит». Или другими словами: «Ну, за дело!»
Любитель-Один стряхнул с себя оцепенение и вернулся к официальной роли. Он оборотился к джипу, собираясь поприветствовать посланницу СШИК, Грейнджер, женщину в косынке, ненавидящую его и весь его род.
Из машины появилась медсестра Флорес. Она подошла к оазианцу, и стало очевидно, что они не сильно отличаются ростом. Случайно оказалось, что их одежды — ее форма и его балахон — почти одного цвета.
Любитель-Один был явно ошарашен этой необычной компанией. Он приветствовал Флорес на несколько секунд дольше, чем требовала вежливость, но она на него не глядела.