– Вы считаете, его нужно печатать?
– Безусловно. Если роман талантливо написан. А если бездарно – ни в коем случае. Даже если он меня там ставит выше Шекспира…
Сергей Довлатов. «Новый американец». Нью-Йорк
* * *
К сожалению, все правда.
Сергей Довлатов за две недели до смерти
* * *
Книга мне понравилась. Я давно уже отделяю хорошие книги от плохих по принципу «читается – не читается». Книга Соловьева читается.
Книга писалась в расчете на скандал, но не только. Издана только в расчете на скандал. Отсюда опять же изменение названия. Заставить современного российского читателя купить книгу с названием «Роман с эпиграфами» это нереально, а вот «Трех евреев» кто-нибудь да купит.
А назови книгу «Три русских» – не купят. А «Три чукчи» – купят. «Три казаха» – не купят. «Три мушкетера» – купят. «Три писателя» – не купят. «Три проститутки» – купят. «Три мужика» – не купят. «Три голубых» – купят. В общем, вам понятно, о чем я говорю?
Однако «Роман с эпиграфами» сочинение на редкость талантливое.
Написан нервно, страстно, местами чрезвычайно умно… в целом автор свое сражение с темой выигрывает. А то, что в результате этого сражения пострадали живые и мертвые реальные люди, прежде всего Кушнер и Бродский, так это не беда. Я всегда придерживался простого мнения: если писатель полагает себя в праве, например, убивать своих героев, то визжать по поводу того, что кто-то сделал героем его самого – неблагородно и просто неприлично.
О достоинствах романа Соловьева можно долго говорить. Замечательное чувство ритма, способность вовремя отскочить от персонажа и рассмотреть его в нескольких ракурсах, беспощадность к себе как к персонажу…
Антитеза «Кушнер – Бродский», разъяснять которую не буду, она всем литературным людям известна, сама по себе чрезвычайно любопытна. Соловьев проводит ее блистательно, и неважно: прав он в отношении конкретных живых и мертвых или нет. Антитеза, в общем-то, классическая, ничего нового для этого архетипа Соловьев не придумал.
Но достаточно и того, что он мастерски его препарирует, выбрав в качестве объектов всем известных поэтов. Победили ум, глаз, перо и страстная натура.
Павел Басинский. «Дневник неписателя». Москва
* * *
Роман Соловьева с удивительной органичностью уходит «на глубину» – в родовую тьму семейных истоков, в прятки снов и иные игры подсознания. Это не просто пикантная деталь. Самоанализ, как известно, – одно из ведущих начал современной прозы, тут у Соловьева блистательный ряд предшественников, которых и называть-то страшно: Руссо, Пруст, Толстой Лев Николаевич (Владимир Соловьев, разумеется, сопоставим с ними не в масштабе 1:1). Однако и на подобном затмевающем фоне контуры авторского письма вполне различимы. Я не помню в отечественной словесности писателя, который с такой неукоснительностью разнимал бы себя на части. Свобода игры, воздух вызова – судьбе, читателю, врагу и другу – путеводная нота романа.