Внезапно ей стало больно от сознания того, что ремень так состарился. Она представила себе, как Пьер расстегивает его перед другими женщинами в других местах.
Эта картина крутилась у нее в мозгу, переполняя Элену безнадежной ревностью, и ей захотелось крикнуть: «Да выбрось ты его! По крайней мере перестань его надевать, когда мы вместе. Я подарю тебе другой».
Казалось, он испытывает к ремню те же чувства, что и к своему прошлому, от которого никак не может освободиться. Для Элены ремень символизировал поступки, совершенные Пьером раньше. Она спрашивала себя, не так ли точно обстоит дело и с ласками.
В течение последующих нескольких недель она кончала каждый раз, почти теряя сознание в объятиях Пьера, а однажды даже расплакалась, так велико было ее чувство. Потом она стала подмечать изменения, происходившие в его настроении. Она не задавала ему вопросов, но истолковывала его озабоченное состояние по-своему. Он думал о той политической деятельности, которую забросил ради нее. Быть может, бездействие как раз-таки и мучило его. Ни один мужчина в отличие от женщины не способен жить исключительно ради любви, делать ее содержанием своей жизни и каждый день служить только ей.
Элена же вполне могла жить исключительно ради него и ничего более. Собственно, так и происходило.
Остальное время — когда она не была рядом с ним — Элена воспринимала не совсем отчетливо. Она уносилась куда-то далеко и вновь приходила в себя только у него дома. Когда она занималась еще какими-нибудь повседневными делами, ее мысли о нем путались. Лежа одна в своей постели, она вспоминала выражение его лица, смешинки в уголках глаз, упрямый подбородок, сверкающие зубы и форму губ, когда он выражал страсть словами.
В тот вечер, покоясь в объятиях Пьера, она обратила внимание на его мрачный взгляд и не смогла кончить. Обычно их возбуждение подчинялось одному ритму, так что они чувствовали момент приближения оргазма у партнера. Каким-то непонятным образом им удавалось сдерживать оргазм до того мгновения, когда они оба оказывались готовы его принять. Как правило, поначалу движения их были замедленными, постепенно ускоряясь в такт возбуждению и волнам страсти, пока они не кончали вместе. Когда выпрыскивалось семя, член его трепетал, как трепетала ее матка от толчков, словно языки пламени ласкающих ее изнутри.
Сегодня он ждал ее. Она двигалась в том же ритме, что и он, но не кончила.
— О моя любимая, ну же, давай, я не могу больше ждать, — просил он ее.
Он выпустил в нее семя, лег ей на грудь, не издав ни звука, и так и остался лежать, как будто она сбила его с ног. Ничто не ранило его сильнее, чем когда она не могла ответить на его страсть.