— Я тут лишний. Я не религиозен.
— Все религиозны, только прячут это в себе. Вот почему и распадается общество на кусочки… Да, именно поэтому. Жители Орто становятся все более фанатичными в погоне за удовольствиями, новизной, сильными ощущениями, за всем, что делает всех бесчувственными так, что они больше уже не ощущают пустоты. Я тоже принадлежала к Орто, вспомни, я знаю. И что заставляет остальных бежать оттуда, отворачиваться от всего этого, пытаться найти абсолютно новые способы жить или пытаться оживить старый образ жизни из прошлого, которого и не было-то вовсе? Что, кроме тяги к постижению нового, поисков смысла жизни? Включая и твое прожигание жизни, дорогой. И тебя самого.
— Ну, уж вряд ли меня. Я — просто художник. И я надеюсь, что когда-нибудь стану хорошим художником. Это все, на что я претендую. — Скип поскреб подбородок. Ему был свойственен самоанализ.
— Я думаю, в долгих странствиях бродяжничество было для меня полезным делом. Оставаясь в мастерской, читая книги и смотря в телевизор, о чем может обыватель поведать миру в своих полотнах?
Она и вправду уважительно к нему относилась.
— Я не могу поверить, что на восходе ты находился рядом с Богом, — сказала она.
Сразу же вернулся призрак сверхъестественности.
— Ну… возможно… Что-то вроде того, когда я разбивал лагерь, ложился в спальный мешок и глядел прямо на звезды. Я чувствовал, каким маленьким вращающимся шариком была наша планета, а мы — не более чем пылинки на ней. Это чувство было пугающим и великолепным. — Он вернулся к обыденному. — Но черт побери, леди, я не могу говорить о возвышенном больше тридцати секунд кряду.
Она продолжала.
— Это загадка, Скип. Это не просто незнакомец в маскарадном костюме. Это — создание… существование которого мы не можем постичь. Разве ты не видишь: это показывает нам, что наука не может дать нам ничего, кроме разрозненных знаний, даже если мы можем это видеть и прикоснуться к этому?
Оладьи были готовы. Она выложила их ему на тарелку и села напротив него. Он полил их патокой. Если я не собью ее с этого миссионерского пути, пройдет несколько часов, пока она не доберется до цели. А может быть, она и вовсе не доберется, если рассердится на меня.
— М-м-м, какой чудесный провиант! — сказал он вслух с набитым ртом.
Она вздохнула и протянула руку, чтобы погладить его по руке.
— Я хочу, чтобы тебя посетило озарение. Ты заслуживаешь этого.
— Не вполне. Послушай, птичка, будем честными. Я уважаю вашу веру, но она — не моя. Для меня поведение Сигманианца, ну, скажем, представляет интерес. Проблему эту разрешат рано или поздно. Он, вероятно, не мыслит так, как мы, но что можно ждать от нечеловеческого разума? Возможно, какой-нибудь смышленый парень найдет ключ, и, когда мы войдем в дверь, могу поспорить, контакт возникнет на удивление быстро.