Все равно надоел. И стал одеваться. В такой прекрасный день, плюс десять в декабре, любой повод выйти из дома – благо. Даже такой дурацкий. Тем более, пройтись в Старый Город, до Антоколскё и обратно, полчаса в один конец, если не спешить, лучше не придумаешь.
В конце концов в прошлом году в декабре у нас цвели каштаны, думал Томас. А в поза-позапрошлом форзиция, во дворе на Бокшто. Оттепель в декабре – это нормально. Хотя, конечно, каждый раз кажется чудом. Каковым, строго говоря, и является.
Но как бы здраво ни рассуждал, а свернуть во двор на Антоколскё не решался долго. Целый час кружил в окрестностях. Постепенно сужал радиус нарезаемых кругов, а позавтракав в кулинарии на Стиклю, внезапно преисполнился храбрости. Сказал себе: что бы ни зацвело нынче в городе, я это переживу. Случались со мной вещи и пострашнее цветочков. Знаю, висел я в ветвях на ветру[3]. И все в таком роде.
Вышел и сразу свернул за угол, на Антоколскё. Прошел под аркой, мимо шляп на витрине кафе «Рене», прямиком во двор, где, по заверениям Юла, рос куст шиповника, которому вчера было велено зацвести.
Думал, что готов к чему угодно. Ну, то есть к двум вариантам, как в анекдоте про блондинку, встречающую динозавра: шиповник либо цветет, либо нет. Однако реальность припрятала в рукаве козырный туз и теперь с нескрываемым удовольствием выложила его на стол.
Юл, похоже, все перепутал. Немудрено, в незнакомом городе поначалу чуть ли не все дворы на одно лицо. И в этом дворе шиповник явно не рос. Во всяком случае, ни одного мало-мальски колючего куста, усеянного почерневшими от мороза ягодами, Томас не заметил.
Однако других кустов, по-зимнему голых и потому неопознаваемых здесь хватало. И все они были украшены цветами, вырезанными из бумаги. Нескольких штук вполне хватило бы, чтобы остановиться, придерживая рукой ошалевшее сердце, но их были – сотни. Бело-розовая бумажная мишура кипела и пенилась, сладко шуршала от прикосновений южного ветра и, кажется, даже благоухала, хотя в этом вопросе Томас не стал бы доверяться органам чувств. Чего только не примерещится, когда ты обескуражен, совершенно сбит с толку и – что это за непривычное, но все же смутно знакомое ощущение? – да, именно. Счастлив.
Шел потом по городу – пальто нараспашку, улыбка до ушей, глаза, если верить отражениям в витринах, совершенно бешеные. Думал: интересно, как станет теперь выкручиваться птица Шухшнабель, достопочтенный Отец Башмака? Найдет ли себе рыбу по вкусу в наших холодных реках? Зато за Небесную Канцелярию можно не волноваться, уж эти всегда выкрутятся, и лестниц у них, небось, видимо-невидимо, и небесные сквозняки дуют без наших просьб, ныне и присно, во веки веков, на сквозняках этих земля стоит. На сквозняках и еще, надо понимать, на клювах птиц-китоглавов, аминь.