Замок располагался в нескольких километрах от города. Водитель спросил, подождать ли их, чтобы отвезти обратно в город.
— Приезжайте примерно часа через три и заберите нас назад, — попросила Катарина на эстонском, что явно пришлось по душе шоферу.
И вот они стояли перед кованым порталом, вмурованным в каменную стену садовой ограды. Кладка выглядела настолько старой, что, казалось, могла разрушиться от любого прикосновения. Она была сложена из карьерных валунов, но раствор уже выкрошился, и складывалось впечатление, что многие камни держатся вместе только по привычке. Кругом, и особенно вдоль стены, расползлись буйные заросли крапивы.
Ворота смотрелись несколько лучше, но и здесь время поработало над материалом достаточно сильно. Некоторые стержни изогнулись и были изъедены ржавчиной. Концы заостренных прутьев, вероятно, когда-то были покрыты слоем золота, но теперь об этом оставалось только догадываться. Над воротами красовался огромный герб, краски которого почти полностью выцвели. То был герб фамилии Бородиных, и Катарина обратила на это внимание Петера.
— Ну да, — сказал он равнодушно. — Герб бывшего землевладельца. Это у него работал твой дед?
— Да, — ответила она. — Я видела этот герб у своей мамы. Она никогда не расстается с ним. Погоди-ка, я сделаю снимок.
Петер обнаружил на стене справа от портала скромную табличку.
— Понимаешь, что там написано?
— Да. Здесь, оказывается, находится лечебница для рожениц. Значит, замок внутри не совсем разрушен.
Они потянули за шнур звонка, который привел в движение какой-то древний механизм. Через некоторое время где-то внутри раздался гул: «бом, бом, бом». Долгое время стояла тишина, потом появился, шаркая ногами, старик и принялся их долго и подозрительно оглядывать. Когда Катарина обратилась к нему на родном для него языке, он слегка оттаял и сказал, что всегда рад гостям. Потом открыл скрипучие ворота и пригласил их войти.
Петер с Катариной молча последовали за ним. Они приближались к замку, представляющему собой длинное каменное сооружение начала XVIII века. Когда-то, видимо, стены были отделаны светло-желтым материалом, благодаря чему с ними очень хорошо гармонировали оконные переплеты, выложенные известняком. Но теперь все сравнялось и стало просто грязновато-серым. Штукатурка во многих местах отвалилась, выбитые стекла в окнах были закрыты кусками обыкновенного картона. Здание в целом оставляло грустное ощущение неухоженности: повсюду лежал мусор, все выступы обросли клочьями пыли, сад потонул в зарослях сорняков. Некоторые деревья, видимо, пораженные молнией, тоже производили впечатление руин посреди зеленеющих полян, которые, судя по всему, ни разу не испытали на себе работы хорошего косильщика. Изнутри здание выглядело не лучше. Плесень ползла вверх по стенам и распространяла затхлый запах. В комнатах группками сидели молодые матери и недоверчиво глядели на пришельцев. Их младенцы лежали в решетчатых кроватках, стоявших в дальнем углу большой комнаты; некоторые из новорожденных громко плакали. Лишь несколько женщин изобразили на своих лицах некое подобие улыбки. Катарина вспомнила все свои познания в эстонском и поприветствовала их: