В окно Андрею было видно, как кружились огромные белые хлопья, заполняя все пространство между ледяной оградой и стеной далекого леса. За занавесом снегопада деревья казались неясной темной массой; контуры опушки терялись в метели, размывались, словно в тумане. Отсюда, издалека, лес казался сейчас совсем не опасным.
Вокруг жилого купола по полузанесенной дорожке брел по колено в снегу робот Антоха. Именно брел, волоча ноги и понуро свесив голову на грудь. Снег облепил Антоху от стопоходов до макушки, превратив в странноватого на вид снеговика; там, где на условных плечах робота на керамлитовую броню открывались щелями термоотводы от внутренней машинерии, снег испарялся – и тут же оседал вокруг технологических отверстий пустотелыми инеистыми башнями. Над каждым плечом Антохи торчало словно бы по дымовой трубе, над которыми курится столбами белый водяной пар, превращая супертехнологичного робота с новейшим мозгом на позитронной эмиссии в продукт нездоровой фантазии безумного изобретателя из далекой викторианской эпохи.
«Паровой робот» включил обе налобные фары, которые разгоняли вызванные снегопадом сумерки, а заодно и протаяли снег на гладком «лице», обнажив призмы фотосенсоров. Фотосенсоры Антоха упрямо таращил в снег под ногами. Когда робот, повторяя плавный изгиб дорожки, повернулся к Андрею вполоборота, стало видно, что на световом табло на спине у Антохи в такт шагам медленно сменялись огненные пирофоровые цифры, слагаясь в пятизначные числа.
10 995… 10 996… 10 997… Антоха считал шаги. Прибросив в уме скорость робо-шага, Андрей присвистнул. По всему выходило, что Антоха кружит у купола примерно с условной полуночи и намотал уже больше сотни кругов. Вздохнув, Андрей начал одеваться. Идти наружу, в круговерть метели, в хоровод мокро-ледяных прикосновений мириад ее крошечных ладоней-снежинок, ужасно не хотелось, но долг звал.
Уже на выходе он заглянул в спальню. Кристина спала, раскинувшись на постели, разметав платиновые волосы по подушкам, отбросив шкуры на пол. Она была красива: стройная, длинноногая, со стандартно-правильными чертами лица, по-детски безмятежными во сне. Четкий контур губ изгибала улыбка; глазные яблоки под фарфорово-тонкими веками двигались, стараясь поспеть за сновидением. Андрей полюбовался спящей, поправил застежки унтов, нахлобучил треух и, сунув за пазуху пару рукавиц-верхонок, вышел наружу.
Снег был сырым, тяжелым. Он лип к лицу, лез обниматься под доху, которую Андрей поленился доверху застегнуть дома, забивался в крупную вязку свитера и норовил в самоубийственном порыве коснуться телесного тепла.