– А тебе домой звонили! Жена сказала: уже уехал… Нормально! – Старший лейтенант Шахтин был в форме, на столе громоздилась кучка полученных им в отделении связи радиостанций и помятый после Москвы мегафон. – Сычев-то болен, и Витька нет, а остальные приехали…
– Что стряслось-то? Объясни толком.
– А ты не в курсе? Тут такие дела! – Шахтин уселся и, глядя на привычно стаскивающего с себя гражданскую одежду Владимира Александровича, щелкнул зажигалкой. Затянувшись и выдержав приличествующую случаю паузу, он начал:
– Чистое Чикаго! Наши вместе с гаишниками тормознули на КП в Лахте тачку – то ли «мазда», то ли «тойота»… неважно. Короче, микроавтобус. Проверили документы – в порядке. Саню Воронина знаешь? Из второго батальона? Ну тот, который мародера прихватил в мэрии? Во-во! Так вот он сунулся в кузов – посмотреть. А оттуда – в упор из автомата. И по глазам! Инспектора зацепило, потом еще одного…
– А наш чего? Живой?
– Какой там – живой! В упор, в лицо…
– От с-суки! – Виноградов разогнулся, оставив незашнурованным высокий грубокожий ботинок. – Взяли их?
– Можно сказать… Того, который Саню, – его почти сразу же наповал, когда вдогонку стрелять начали. Хорошо, мужики не растерялись: влупили из двух стволов! Так водитель на пробитом скате еще пытался что-то там такое изображать: за переезд рванул, выскочил…
– Ну? – поторопил Виноградов, заранее испытывая мстительное удовлетворение. – Ну?
– Догнали. Сейчас – в реанимации, жить будет, но плохо!
– Сказал чего?
– Не знаю. Наверное… Но ты послушай! Если б это – все!
Виноградов уже стоял, почти готовый, держа в руках кобуру и примериваясь, как ее сегодня надеть – поверх бушлата или в брюки. Этот мелкий бытовой вопрос вытеснял из головы другие, несравненно более важные и страшные мысли: о том парнишке, сержанте Воронине, отличившемся в ночном столичном бою, вернувшемся к матери веселым и счастливым победителем и нашедшем смерть на первом же заурядном патрулировании… О людях, хающих милицию с высоких трибун, и о других, таких же, недоумевающих постоянно – за что же этим бугаям деньги платят!.. И о всех нас, с честью или без нее носящих форму, вечно бурчащих, недовольных зарплатой и начальством, но делающих свое дело, служащих одной из последних структур, подпирающих государство.
Все это можно будет осмыслить потом, на досуге – сейчас надо было заниматься делом.
– Что ты говоришь?
– Это не все! Машину открыли, а в ней ни много ни мало пять трупиков. Не считая того говнюка с автоматом.
– Сколько?! – Это было уже слишком.
– Пять! Все связаны. И расстреляны. В упор! – Голос у Шахтина был усталый и озабоченный, он вообще был не из тех, кто любит попусту трепать языком, тем более шутить на подобные темы. – Во всяком случае, опера так говорили…