Равнодушно обсуждая бессмысленную гибель сипах, войско торопливо покинуло опасное место и направилось к Ингулу.
Наступившая через день сильная оттепель, которой так боялся Тотт, размягчила речной лед. Привычные к каверзам погоды, к переправам через большие и малые реки, ногайцы переходили Ингул осторожно, налегке, по одному, и почти все достигли другого берега.
Сипахи же проявили свойственную им недисциплинированность, беспорядочной толпой высыпали на лед и жестоко поплатились за непослушание своим командирам. Подтаявший ледяной покров Ингула не выдержал тяжести множества людей и лошадей и проломился, образовав огромную полынью, враз поглотившую неосмотрительных турок.
Помрачневший Керим-Гирей, стиснув зубы, безмолвно наблюдал за гибелью сипах, которым никто уже не мог помочь.
Надрывно крича, цепляясь друг за друга, за гривы пронзительно ржавших лошадей, несчастные турки, захлебываясь, барахтались в жгучей ледяной воде; набухшая, ставшая свинцовой одежда сковывала движения, пудовой гирей тянула на дно. Многозвучный тягучий гул, плотной пеленой повисший над шевелящейся полыньей, с каждой минутой пугающе слабел и наконец последним, неясным, оборвавшимся звуком нырнул под неровную кромку льда.
Над зажатой с двух сторон возвышенными берегами рекой, огромным черным зрачком уставившейся в голубое безоблачное небо, воцарилась гнетущая тишина. Ногайцы и татары, густо облепившие берега, отрешенно глядели на переставшую бурлить гладь Ингула. Барон де Тотт, расширив в ужасе глаза, сбивчиво крестился трясущимися пальцами. Смуглая обветренная щека Керим-Гирея мелко дрожала в тике. Почти мгновенная нелепая смерть такого большого числа воинов[10] обволакивала разум смутным, неосознанным страхом.
Керим-Гирей первым очнулся от оцепенения, закричал мурзам и агам, чтобы войско продолжало переправу. А затем, обернувшись к Тотту и кивнув в сторону полыньи, сказал подавленно:
— В Париже такого не увидишь, барон.
— Да, — шепнул, потрясенный случившимся, Тотт. — Жуткое зрелище.
— У плохих воинов и смерть никчемная.
Тотту, внутренне жалевшему турок, не понравились слова хана. Он не сдержался и с резкостью, даже, пожалуй; чрезмерной, попрекнул его:
— Пока у вас слишком много смертей, но мало побед!
— Не терпится видеть покоренные крепости? — вяло усмехнулся Керим.
— До сего дня я видел только пылающие села.
— Так и должно быть, барон… Чем больше земель я опустошу, тем труднее будет гяурам возродить на них жизнь. Придется все строить заново, закладывать магазины, собирать припасы для армии. Ибо без них она — на Крым! — не пойдет. И поэтому, барон, я буду жечь здесь все, что горит… Впрочем, возможно, завтра ты увидишь и крепость… Я отделяю двадцать тысяч воинов в предводительство калги-султана и посылаю на Самару-реку и к Бахмуту. А сам иду к русской цитадели…