Гейдек закусил губы. Он мог предполагать, что случилось бы, если бы племянник действительно унизился до подслушивания, но осознавал необходимость отклонить его дальнейшие вопросы и потому ответил с холодной решимостью:
– Это обстоятельство касается главным образом меня, и потому я не желаю подробно разбирать его. Думаю, что этого более чем достаточно для тебя и тебе нечего больше осаждать вопросами мать. А потому перестань говорить об этом!
На такое объяснение, данное с полной решительностью и всем авторитетом бывшего опекуна, ничего нельзя было возразить. Эдмунд замолчал, но чувствовал, что ему не только не сказали правды, но, наоборот, даже старались отвлечь от нее. Тем не менее он видел, что от дяди ничего не добьется и что ему нужно отказаться от дальнейших расспросов.
Гейдек, по-видимому, хотел совсем уйти от разговора. Он схватил кочергу и с шумом стал мешать ею дрова в камине. Его движения выражали крайнюю степень беспокойства и с трудом сдерживаемого волнения. При этом он неосторожно нагнулся слишком низко, и когда огонь вдруг вспыхнул и вырвался из камина, Гейдек с подавленным стоном отдернул руку назад.
– Ты обжегся? – спросил Эдмунд, очнувшись.
Гейдек смотрел на руку, на которой появилась красная полоса ожога.
– Удивительно глупо сделан этот камин! – воскликнул он, давая выход своему раздражению, и быстро выхватил из кармана носовой платок, чтобы приложить его к обожженной руке.
Но вместе с платком вылетел и другой предмет, упавший на пол и покатившийся к самым ногам Эдмунда, Гейдек сразу же наклонился за ним, но было уже поздно – племянник опередил его и поднял раскрывшийся медальон, ослабевший замок которого при падении не смог удержать крышку. Какой-то рок висел над этим несчастным портретом! Перед самым уничтожением он попал в руки именно того, кто никогда не должен был его видеть!
– Мой портрет? – с величайшим изумлением спросил Эдмунд. – Откуда он у тебя, дядя?
С лица барона сбежала вся краска, но только на один миг. Он знал, что здесь было поставлено на карту. Страшным напряжением воли ему удалось сохранить самообладание, и он ответил, стараясь воспользоваться ошибкой племянника:
– Ну да! Почему бы мне и не иметь твоего портрета? – Вместе с тем он сделал попытку взять медальон из рук графа, однако тот отступил от него и не возвращал своей добычи.
– Но я никогда не позировал для него. И что значит форма, которой я никогда не носил?
– Эдмунд, отдай мне медальон! – кратко и повелительно приказал Гейдек, снова пытаясь завладеть медальоном.
Его старания были тщетны. Не будь предыдущего разговора в комнате графини, Эдмунд, вероятно, удовлетворился бы любым объяснением, потому что подозрение и недоверчивость были вовсе не свойственны его открытому характеру. Но теперь и то и другое было внушено ему, теперь он знал, что за этим скрывается какая-то тайна. Инстинкт подсказывал ему, что это было связано с этим портретом, и он настойчиво искал ответ на свой вопрос, не подозревая, чем это может закончиться.