– Да неужели же все мои слова были напрасны? – с отчаянием воскликнул Гейдек, когда Эбергард ушел. – Неужели же ты еще можешь думать об отъезде?
– Нет, я останусь, но чтобы не задохнуться, мне надо на волю, на воздух. Пусти меня, дядя!
– Сперва дай мне слово, что ты не сделаешь никакого безумства! Сейчас ты способен на все! Что мне сказать матери?
– Что угодно. Я только хочу часа два побыть на свежем воздухе. Может быть, после этого мне будет лучше!
С этими словами Эдмунд стремительно сбежал вниз.
Барон не пытался больше удерживать его. Он видел, что здесь не помогут ни уговоры, ни советы. Может быть, лучше дать буре стихнуть…
Проходил час за часом, уже наступил вечер, а молодой граф все не возвращался. Беспокойство в замке увеличивалось с каждой минутой. Барон Гейдек только упрекал себя за то, что отпустил племянника в таком состоянии, но не смел выказывать беспокойство, а вынужден был утешать сестру, терявшую от страха голову. Она ходила из комнаты в комнату, от окна к окну и вовсе не слушала барона, утешавшего ее. Она отлично знала, чего ей следовало бояться.
– Бесполезно, Констанция, рассылать гонцов, – сказал Гейдек, становясь рядом с ней у окна. – Мы даже приблизительно не знаем, в каком направлении уехал Эдмунд, а пересудов среди прислуги от этого будет больше. Наверное, он вдоволь наскакался и теперь, несомненно, возвращается домой, ведь уже смеркается.
– Или он все-таки уехал, – прошептала графиня, не отрывая взгляда от аллеи, ведущей к замку.
– Нет! – уверенно заявил Гейдек. – После того как я объяснил ему, кому повредит его откровенность, этого бояться больше не следует. К Освальду он не поедет ни в коем случае…
Взглянув на графиню, он запнулся. Теперь и он начал бояться какого-нибудь безумного шага от племянника, какого-нибудь решения, которое было бы еще хуже, чем признание Освальду.
Снова наступило горестное молчание. Вдруг графиня слегка вскрикнула и высунулась из окна. Гейдек, последовавший ее примеру, ничего не мог увидеть, но материнский глаз, несмотря на туман и сумерки, узнал сына, показавшегося в конце аллеи. Больше сдерживать себя графиня не могла; не думая о том, что прислуга считала ее еще больной, не спрашивая себя, как ее встретит сын, она бросилась к нему навстречу, с одним желанием только увидеть его.
Барон еле поспевал следом.
Внизу им еще пришлось ждать несколько минут, так как молодой граф, ускакавший из дома бешеным галопом, возвращался шагом. Его лошадь, покрытая пеной, дрожала всем телом. По-видимому, она едва держалась на ногах, но в таком же состоянии находился и всадник. Он, обычно с легкостью соскакивавший с лошади, с трудом слез с нее, и, по-видимому, ему стоило немалых усилий подняться на несколько ступенек на крыльцо.