считая его вреднейшим человеком в России. Но в том-то и дело, что Боратынский был не из тех, кто думает чужой головой и бездумно повторяет за кем-то обвинения. Чем же вызвана такая ярая вспышка гнева, что поэт уподобил чиновника, пусть и слишком ретивого, самому «владыке преисподней»? Тут многое может пояснить элегия «Буря», написанная в одно время с эпиграммой.
Е. Купреянова и другие исследователи называли эту элегию бунтарской — и также относили её к вольнолюбивой декабристской литературе. Однако так ли это?
Обычно негромкий, Боратынский в этом стихотворении необычайно экспрессивен:
Завыла буря; хлябь морская
Клокочет и ревёт, и чёрные валы
Идут, до неба восставая.
Бьют, гневно пеняся, в прибрежные скалы. <…>
Выразительная картина, написанная ярко и сильно, — а в словах «до неба восставая» — некий намёк на то, что чёрные валы восстают на Всевышнего. Хотя «небо» — со строчной буквы, но следом идут строки, в которых поэт пытается разгадать духовную суть этого чудовищного разгула стихии:
Чья неприязненная сила,
Чья своевольная рука
Сгустила тучи в облака
И на краю небес ненастье зародила?
Кто, возмутив природы чин,
Горами влажными на землю гонит море?
Не тот ли злобный дух, геенны властелин,
Что по вселенной ро́злил горе,
Что человека подчинил
Желаньям, немощи, страстям и разрушенью
И на творенье ополчил
Все силы, данные творенью? <…>
Совершенно очевидно: речь о сатане, хотя поэт и не называет напрямую этого «злобного духа, геенны властелина».
В недавней эпиграмме был только намёк на владыку преисподней: не названный по имени Аракчеев представлялся вроде бы как исполнителем сатанинской воли, — стихотворение «Буря» ещё ближе подводит к той чёрной силе, что ополчилась на творенье, а стало быть — на Творца. Она разрушает естественную счастливую жизнь человека.
Когда придёт желанное мгновенье?
Когда волнам твоим я вверюсь, океан? <…>
И вот впервые звучит голос поэта или, как предпочитают называть, в своей осторожной объективности, литературоведы — лирического героя. (Но мы-то, зная личные обстоятельства Боратынского, уверены — это его голос.)
Ввериться океану — это значит для Боратынского: обрести, наконец, свободу и достойную жизнь.
Но знай: красой далёких стран
Не очаровано моё воображенье. <…>
Поэт не мыслит жизни вне родины; он убеждён: и «под небом лучшим» нет для него «лучшей доли».
Меж тем от прихоти судьбины,
Меж тем от медленной отравы бытия,
В покое раболепном я