– Девочки, стойте на шухере.
Орхидея посмотрела вперед, потом назад, я тоже. Никого не было видно ни на берегах, ни на самой воде.
– Тишина, – сообщила Орхидея.
Панелька откинулась. Инспектор протянул руку и вытащил из углубления в деревянной шее деревянный расписной стаканчик.
И в этот миг глаза лебедя вспыхнули желтым и зазвучала оглушительная переливчатая трель.
– Черт. – Бондин ткнул в меня стакан и обеими руками закрыл лебедю клюв. Трель умолкла, Бондин крикнул: – Только не трогайте монеты, девочки. И наколдуйте мне веревку…
Что мы делаем? Грабим Бабу-Ягу?
Но, не успела Орхидея сотворить хоть что-нибудь, алый клюв раскрылся и щипнул инспектора за ладонь. Сирена снова было завопила, но тут Бондин, схватившись руками за борта, ударил по деревянной шее обеими ногами. И башка бешеной птицы отлетела в воду. Стало тихо.
– Я просто варвар, – сказал инспектор, прыгнул в лодку и закричал: – Быстрее, Орхидея, уходим.
Лодка задом вырулила из зарослей, тут же перед ней взвились аж четыре дельфина, и мы помчались вперед с дикой скоростью. Брызги намочили меня с головы до ног.
– Погони нет! – перекрикнул шум воды инспектор. – Можно остановиться.
Я, все так же судорожно цепляясь за борт рукой, повернула голову. Но из-за брызг, которые лодка оставляла за собой, позади ничего не было видно.
Мы обогнули небольшой мыс и там притормозили. Дельфины исчезли.
У меня вовсю кружилась голова, а еще эта бешеная гонка. Я отвернула кольцо.
– Давай стакан, – сказал Бондин. – Молодец, что не выронила.
Я прижимала стакан к себе всю дорогу, как драгоценность, хотя совсем не понимала, зачем он нужен.
Бондин взял стакан, снова предупредил нас, чтобы мы не касались монет, и выгреб его содержимое на скамеечку. Монет было с десятка полтора.
– Ага, – сказал он. Протер очки от брызг, снова водрузил их на нос и отвел из кучки в сторону одну, потом другую монету.
Что он там видит? Я снова повернула перстень камнем внутрь.
Мир окрасился уже привычным серебристым сиянием. Кружочки митрилок светились серебром. А те монеты, что Бондин отложил отдельно, еще и отливали оранжевым, так же, как и оправа очков Бондина, и мой перстень.
– Шесть, – объявил инспектор. Смел все монеты в стакан и сунул его в карман. – Надо будет вернуть по возвращении.
– Шестьсот метров, – тихо произнесла Орхидея.
– М-да, – кивнул инспектор. – Мы проплыли где-то сотни две…
– Я точно знаю, что в шестистах метрах от салона, – сказала Орхидея.
– Что? – хором спросили мы с Бондиным.
– Наша ферма. Только на левом берегу.
– Разумеется, на левом, – машинально сказал Бондин, явно думая о чем-то другом.