– Ты не единственный, Креспо, кто любит отвечать на вызов.
– Так точно, – пробормотал Квинт, еще раз ощутив гордость, что Коракс его командир. – Я могу идти?
– Можешь. Утром зайди ко мне в палатку.
Квинт вопросительно посмотрел на него. К его удивлению, Коракс подмигнул.
– У тебя были большие препятствия на пути к победе, но я подумал, что будет только честно, если я поддержу одного из своих солдат. Не уверен в точной сумме, но я выиграл больше четырехсот денариев. Можешь получить десять.
– Спасибо, центурион!
Квинт вытянулся по стойке «смирно». Воспоминание о пылающей ярости Перы также было утешением. Ну и что с того, что он троюродный или четвероюродный брат или племянник Марцелла? Он просто центурион другой части и не имеет власти над ним и другими солдатами Коракса.
– Ну, иди давай. Вали к своим друзьям. Наверняка они захотят потратить часть того, что выиграли благодаря тебе.
Квинт отсалютовал и направился к воротам.
– Госпожа… – Голос Элиры эхом разнесся по спальне.
Аврелия едва услышала его. Все ее внимание было сосредоточено на свернувшемся комочке на ложе перед нею, – на Публии. Она склонилась над ним и погладила волосики у ребенка на лбу, говоря себе, что краснота его кожи вызвана чрезмерной жарой. Прохладный ветерок, обычно продувавший дворец по вечерам, сегодня еще не пришел. Если б они остались в Риме, если б она не решила ехать на юг!.. Хватит. Нужно оставаться сильной ради Публия.
– Потерпи, мой дорогой. Скоро станет легче.
– Госпожа. – На этот раз Элира потрясла ее за плечо.
Аврелия оторвала глаза от сына.
– Пришел врач?
– Нет, госпожа. Он же сказал, что до завтра больше не придет, помнишь?
– Но лекарство, которое он дал, не действует.
– Это лучшее, что у него было. Малярию очень трудно вылечить, госпожа, особенно у детей, – как можно нежнее проговорила Элира.
В тысячный раз глаза Аврелии обежали хорошо обставленную комнату в поисках выхода. Не считая прилегающего помещения и нужника, ею ограничивался мир наложницы. Ее тюрьма. Кроме случаев, когда женщину вызывал к себе Гиппократ. К счастью, в настоящее время его похоть сосредоточилась на Элире, тупо подумала пленница. С заболевшим Публием она не могла так развлекать хозяина, как раньше…
Малыш закашлялся – и вернул маму к реальности.
– Принеси мне мокрую тряпку.
– Конечно, госпожа.
Элира поспешила прочь. Когда она вернулась, Публий описался. Большое пятно расплылось по простыне вокруг нижней части его тела. Не говоря ни слова, они сменили простыни и вытерли ребенка. Было невозможно не заметить, как малярия измучила его. Остались лишь кожа да кости, а желтизна его кожи уступала по оттенку желтушным белкам глаз. Каким-то образом Аврелия смогла не думать об этом, не обращать внимания на встревоженные взгляды Элиры. Отказываясь признавать, как тяжело болен Публий, было легче представлять его выздоровление.