– Ты уверен?
Малыш самоуверенно пожал плечами.
– Я увидел двух женщин; одна несла маленькое тело, завернутое в холст. С ними двое солдат. Это вам нужно?
С возбужденно застучавшим сердцем и печалью об Аврелии Ганнон взглянул на Клита.
– Должно быть, они.
– Всего два солдата! Как хорошо… Далеко? – спросил Клит, подойдя к Ганнону.
– В нескольких кварталах. Скоро появятся.
– Медведь и остальные на местах? – спросил Ганнон.
– Да. Мы хотим получить наше золото.
– Получите, если выполните свою работу.
– Не бойтесь. – Мальчишка ощерился, показав коричневые неровные зубы. – Я дам знать Медведю, когда они окажутся в тридцати шагах от входа во двор. – Вложив в рот большой и указательный пальцы, он издал тихий свист. – Я сделаю так, но гораздо громче. Сразу же выкатят воз, и мы с ребятами бросимся на солдат.
– Хорошо. Вечером увижусь с Медведем в Ахрадине, как договорились. Тогда он и получит деньги.
– Я передам ему, – сказал оборванец через плечо, рысцой пускаясь прочь.
Клит подтолкнул Ганнона.
– Нервничаешь?
– Дерьмо! Еще бы!.. А ты нет?
– Мои кишки горят, будто съел тарелку несвежих мидий. – Клит искоса взглянул на него. – Зато бодрит, клянусь бородой Зевса!
– Ага, я тоже чувствую подобное, – сказал Ганнон с натянутой улыбкой.
Лучше делать что-то по любви, а не ради мести, верности государству или какой-то другой из мириада причин, по которым сражаются люди. Если все пройдет хорошо, он воссоединится с Аврелией. Ганнон глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. В бою выживают бойцы с холодной головой, а те, кто чрезмерно возбужден, погибают.
– Я хватаю девушку-рабыню… Элиру, да? А ты бери Аврелию и мальчика.
– А если Медведю с дружками не удастся повалить солдат?
Клит наклонился, покопался в навозе и достал один, а потом и второй обломок кирпича.
– Воспользуемся этим. Ради всех богов, постарайся не убивать их.
Он двинулся к выходу из переулка и остановился шагах в десяти – на достаточном расстоянии, чтобы его случайно не увидел какой-нибудь прохожий, но все же близко, чтобы выбежать, если понадобится. С начала войны Ганнон бессчетное количество раз ждал в засаде. Время растягивалось, угол зрения сужался, как будто впереди был узкий туннель, во рту пересыхало, ладони потели, а в кишках чувствовалась слабость. И все же никогда он так не нервничал. Конечно, юноша знал причину – дело касалось Аврелии, – но не мог заставить свое сердце стучать медленнее. Он начал тревожиться. Если слишком переживать, можно все испортить. И этой мысли было достаточно, чтобы начать нервничать. Закусив изнутри щеку, Ганнон дал резкой боли отвлечь его от всего остального. Затем остановился и вроде как бездумно случайно поскреб грязную лодыжку.