Поругивая паникера Михалыча, рабочие полезли наверх. Старик, которому явно хотелось провалиться сквозь землю, виновато переминался с живой ноги на деревянную, но вспомнив, что он как-никак десятник, выпрямил спину и пробурчал, обращаясь к старшекласснику:
– Ты бы, милок, за водицей сбегал, пока тихо… Кашеварить пора…
– Угу, – буркнул Аркаша.
«Сбегать за водицей» означало притащить два бидона воды из ручья, что скрывался в дальнем распадке. Аркаша слабаком не был. От природы рослый, он в охотку занимался боксом, да и десятки кубометров выброшенной земли даром не прошли, но в каждом бидоне помещалось двадцать литров, и нести их надо было с полкилометра. Разумеется, Аркаша не подал виду, что недоволен заданием. Михалыч был хоть и вздорным порой, но все-таки начальством, коего надлежало слушаться. Поэтому Аркаша, не мешкая, спустился под другую сторону бруствера, взял в тени самодельного тента старую «мосинку» без штыка, забросил ее за спину, подхватил бидоны и припустил к распадку.
В «мосинке» был всего один патрон, и взял ее с собой Аркаша скорее для проформы. В окрестностях хватало немецких диверсантов, но вряд ли старшеклассник обыкновенной ленинградской школы мог справиться с матерыми фашистскими десантниками, даже будь у него целая обойма. Шагать с винтовкой и бидонами было чертовски неудобно. «Мосинка» поддавала тяжелым прикладом под коленки, а бидоны приходилось держать на отлете. Солнце пекло голову. Аркаша пожалел, что оставил кепку на скамейке под тентом, однако не возвращаться же за ней. Его осенило, что, если свернуть на тропинку, путь, конечно, слегка удлинится, но зато можно будет проделать его большей частью в тени пыльных тополей, росших вдоль старого проселка.
Аркаша нырнул в тень и остановился, чтобы перевести дух. На расстоянии противотанковый ров, протянувшийся на много километров, казался лишь полоской желто-серой земли, а люди – подвижными черточками, которые то сгибались, то разгибались в едином механическом ритме. Отсюда не было слышно голосов, смеха, беззлобной перебранки и песен, скрежета вгрызающихся в неподатливую сухую землю лопат и гулкого уханья, с каким вонзались в глинистые склоны кирки. Знойная тишина обволакивала, отодвигала привычные тревоги и мысли в синюю даль, где не было места войне.
Прислушиваясь к этой тишине, Аркаша подумал, что было бы здорово – вот прямо сейчас– узнать, что Красная армия одним могучим ударом все-таки выбила фашистскую нечисть из страны, как об этом грезилось в мирные годы, что маме, отцу и младшему братишке ничего не угрожает, что можно вернуться в дом на Выборгской стороне и снова возиться с самодельным телескопом и числами Вольфа. Но война напомнила о себе – глухими раскатами артиллерийского грома. Аркаша со вздохом поднял бидоны и углубился в распадок. Через несколько шагов он понял, что напрасно удлинил путь, потому что местность вокруг оказалась незнакомая.