– Я ведь был истово уверен, что расклад навсегда. Видел перед собой силу – слепую, бесчувственную, которую невозможно вписать в систему координат человеческой логики и человеческих ценностей. Цунами ведь не остановится, чтобы обогнуть детский сад. Моя завороженность этой силой была настолько велика, что никаких других вариантов развития событий я не представлял. Делай, что должен, и пусть будет, что будет.
– А теперь? – прищурившись, спросил Вайнгартен.
– А теперь… Изволь. Однажды я пробирался вдоль узкого русла горного ручья. Случайно поднял глаза и заметил на стене, на высоте двух-трёх метров, пятна густого синего цвета. Было похоже, что это выход на поверхность лазуритовых линз. Пока я стоял, задрав голову, сверху вдруг раздался грохот, и совсем рядом пронеслась гигантская глыба. Она упала как раз на то место, где должен был проходить я. Камень, упавший сверху, был таким большим, что перегородил собою всё русло. Бег ручья был прерван, начала образовываться запруда. Мне стало любопытно, и я задержался. Воды набиралось всё больше, и наконец её стало так много, что ручей прорвался и помчался вниз по правому берегу, обогнув камень.
Вечеровский замолчал, взял кружку с терпким остывшим чаем и большими медленными глотками допил его до дна.
– Ну? – спросил Вайнгартен. – И чего?
– И ничего, – ответил Вечеровский, со стуком поставив пустую кружку на стол. – Осенью как раз проходил мимо. Слева камень лежит, справа ручей течёт.
Вайнгартен, выпрямившись, смотрел выжидательно.
– Камень лежит, ручей течёт, – повторил Вечеровский с горечью и устало провёл ладонью по лицу. – Я научился обходить красные флажки Мироздания, Мироздание научилось обходить меня. Эра антибиоза закончилась, не успев начаться. Давление исчезло. Возможно, потому что откуда-то из глубин Космоса в нашу сторону уже двинулся гигантский астероид, или магнитными полюсами управлять легче, чем людьми. Кто знает? Не думаю, что Мироздание отступилось, это невозможно. Оно лишь нашло более рациональный путь… – Вечеровский пристально взглянул на Вайнгартена. – Ты мне ничего не хочешь сказать, Валя?
Вайнгартен безмолвствовал.
– Во всяком случае, Дульбекка, которому я отдал твою работу, получил Нобелевскую премию, жив и здравствует до сих пор. Правда, очень уж ратует за мораторий на исследования в области генной инженерии.
– Конечно, чего ему теперь, – ядовито отозвался Вайнгартен. – Нобелевку свою он уже получил. За мою ревертазу.
– Не за ревертазу он Нобелевку получил, – нетерпеливо возразил Вечеровский. – А за то, что не убоялся. Я ведь ему всё детально поведал, у него волосы натурально дыбом стояли. А ревертазу твою взял.