Но я уже потерял добрых десять минут, и теперь мои молодцы должны уже быть далеко. Допустив даже, что я их нагоню, один против трех я бессилен. Да и поимка их, в сущности, меня мало интересует; для этого у нас существует полиция. А вот найти ограбленный дом — это предприятие очень соблазнительное для любителя. Я точно могу определить, откуда пришло трио. Несмотря на ночь, моего зрения хватит метров на триста; на таком расстоянии приблизительно и появились три фигуры. С той минуты, как я их увидел, они ни разу не остановились до фонарного столба. Значит, я могу спокойно пройти эти триста метров, а потом посмотрим.
Он пустился в путь не торопясь, оборачиваясь время от времени, чтобы судить о пройденном расстоянии. Шаг его равнялся приблизительно семидесяти пяти сантиметрам; он отсчитал четыреста шагов и остановился. С этого момента он был в пределах возможного злодеяния. Если кража была совершена не доходя avenue Henri Martin, он был уверен, что найдет какие-нибудь следы. Он взошел на тротуар и пошел вдоль забора первого дома. Таким образом он очутился у затворенной калитки. Дом стоял в глубине сада, сквозь закрытые ставни виден был свет. Он, не останавливаясь, прошел дальше. Везде та же тишина, ни малейших признаков насилия. Он начинал уже отчаиваться, когда вдруг, толкнув одну калитку, почувствовал, что она подается под его рукой и отворяется.
Он поднял глаза. В доме царили полный мрак и тишина, и эта тишина показалась ему странно зловещей. Он пожал плечами и подумал: «Что мне мерещится? Как глупо давать волю воображению в то время, когда мне необходимо все мое хладнокровие?.. Но по какой странной случайности эта калитка не закрыта?..»
Калитка распахнулась настежь. Его глазам представился маленький садик с аккуратными клумбочками и тщательно расчищенными дорожками, светлый песок которых казался золотым при ласковом свете луны. Им начинало овладевать теперь сомнение, такое сильное, что он решил идти дальше… Все это, вероятно, было вымыслом. Эти бродяги были, может быть, честными рабочими, возвращающимися домой… и на которых напали хулиганы… Что, собственно, они сказали такого, чтоб возбудить подозрения? Их манеры были подозрительны, их лица зловещи? Но, может быть, и он сам показался бы страшным, явившись так внезапно из мрака ночи?..
Драма мало-помалу принимала вид водевиля. Оставался сверток… А если в нем ничего не было, кроме старых часов и ломаного железа?..
Ночь — странная спутница. Она окутывает все предметы фантасмагорическим покрывалом, которое солнце срывает в одну минуту. Страх все изменяет, созидая целые сказки, годные разве для малых детей. Никто не знает в точности, когда именно он закрадывается в ум. Думаешь, что еще владеешь рассудком, а между тем страх давно начал там свою разрушительную работу. Говоришь себе: «Я хочу того-то, я вижу это…» А страх уже все перевернул в нас и царит властелином. Мы видим его глазами, мы чувствуем, как его когти впиваются в наше тело… Скоро мы обращаемся в жалкую тряпку, и вдруг смертельный трепет пробегает по всем нашим членам; мы делаем отчаянное усилие, чтобы вырваться из его рук. Напрасный труд: самые храбрые скорее всего побеждены. Наступает тяжелая минута, когда произносишь страшные слова: «Я боюсь!..», хотя давно стучал зубами, не решаясь сознаться в этом.