Но он недолго любовался небом, усеянным звездами и залитым лунным светом. Тишина, медленные движения и бесконечные предосторожности не подходили к его страстной натуре, его боевому темпераменту. Он уже был поочередно терпеливым, хитрым, робким, почти трусливым… Но всему есть конец: он вошел в этот дом, чтобы узнать все, и знать он будет.
И, сделав пол-оборота, он положил руку на стену и, нащупав дверь, схватил ручку и притянул к себе, чтоб ее не могли отворить изнутри, затем скорее закричал, чем проговорил:
— Ради Бога! Не бойтесь и не стреляйте!
Он сосчитал до трех и, не получив ответа, с силой распахнул дверь. Он ожидал встретить сопротивление; наоборот, увлеченный своим собственным усилием, он упал головой вперед и ударился обо что-то лбом. Желая удержаться, он схватился за стул, который с шумом полетел на пол. «Ну, теперь уж должны меня услышать, — подумал он, — наконец-то!..»
Но не раздалось ни одного голоса, никакой шепот не разбудил тишину ночи, ничто не шелохнулось.
— Кажется, воры были хитрее меня, — сказал он сам себе, — дом был пуст, и они это знали, мошенники. Они похозяйничали сколько им было угодно и даже не нашли нужным, уходя, затворить за собой двери. Вот почему я так легко вошел.
Его рука нащупала на стене электрический выключатель и повернула его. Вспыхнувший свет на минуту ослепил его, но когда он открыл глаза, то зрелище, которое он увидел, было так неожиданно и ужасно, что он почувствовал, как волосы на голове становятся дыбом, и с трудом подавил крик ужаса.
В комнате царил невозможный беспорядок. В открытом шкафу видны были кипы развороченного белья, с полок свисали простыни, как будто выдернутые и запачканные красным. Из выдвинутых ящиков были выброшены бумаги, тряпки, старые коробки, которые теперь валялись на полу. На стене, обтянутой светлой материей, недалеко от занавески, отпечаталась рука, совершенно красная, с растопыренными пальцами. Каминное зеркало, треснувшее во всю длину, было расколото в середине, и осколки стекла блестели на паркете. На умывальнике валялись обрывки белья и веревок вперемежку с измятыми конвертами; таз был до краев наполнен красной водой, и брызги того же цвета пятнали белый мрамор. Скрученное полотенце носило те же следы: все было разрушено, все было красно. Наконец, поперек кровати, опрокинувшись' назад, с раскинутыми руками, из которых одна сжимала горлышко бутылки, осколки которой поранили ему ладонь, лежал человек с перерезанным горлом. Ужасная рана шла от левого уха почти до грудной кости, кровь заливала подушки, простыни и покрывала стены и мебель кровавым дождем. При резком свете электричества эта безмолвная комната имела скорее вид бойни.