— Можете быть уверены, — проговорил Жавель, тщательно выбирая выражения, — что только очень важные причины могли помешать мне исполнить мои обязанности, как вы того требуете. Вот эти причины: едемте со мною; через час я вам покажу убийцу с бульвара Ланн, и вам останется только арестовать его. Вы видите, что я не веселился эту ночь, а что касается вашего следа — если только он не тот же, что и мой, — он гроша ломаного не стоит.
Комиссар слушал его разинув рот. Известие это казалось ему до такой степени невероятным, что он спрашивал себя, не смеется ли над ним инспектор, и спросил его более для того, чтобы убедиться, что он не ослышался, чем из недоверия к его проницательности:
— Повторите мне то, что вы сейчас сказали.
— Я говорю, что убийца с бульвара Ланн в моих руках и что через час он будет также и в ваших.
— Но как вам это удалось?
— Послушайте, как я ни уверен, что мы его держим в руках, времени терять нечего, едемте. По дороге я вам сообщу все подробности, какие вы только захотите. В данную минуту я вам сообщу только одну самую поразительную и самую важную: человек, зарезавший старика на бульваре Ланн, человек, которого я выслеживал всю эту ночь, человек, которого один из моих коллег сторожит теперь в гостинице на avenue d’Orléans, человек, которого вы сейчас собираетесь арестовать, называется Онисимом Кошем.
— Вы с ума сошли?
— Не думаю… и когда я вам скажу, что дубликат запонки, найденной около трупа убитого, находится на камине в доме № 16 по улице Дуэ, вы согласитесь со мною, что интересно было бы спросить Онисима Коша, как он провел ночь 13 числа.
Онисим Кош проснулся около половины одиннадцатого с тяжелой головой и затекшими членами. Всю ночь его преследовали какие-то фантастические сны, так что теперь он с трудом мог собрать свои мысли. В первый момент он очень удивился, увидев себя в этой незнакомой комнате лежащим совершенно одетым на постели. Было очень холодно. Все вокруг было грустно, неуютно и грязно. Из-за заржавленной печной заслонки торчали какие-то мятые тряпки. Стены, оклеенные светлыми обоями с розовыми и голубыми цветами, были покрыты пятнами от сырости или жира. Постель была сомнительной чистоты. Из заштопанного одеяла местами торчала желтоватая вата, а на стоявшей в стороне вешалке висела грязная женская юбка. Только когда он оглядел все это, к нему вернулось воспоминание о его возвращении домой, о бегстве через Париж по улицам и бульварам, об уверенности, что за ним следят, по крайней мере начиная от Люксембурга. Он решил хладнокровно обдумать свое положение.