Тухнет свет, и на экране появляется потрескивающая картинка цвета сепии. Вот свалка. Вот проповедник. Бывший заключенный Генри Фонда всю дорогу спасает свою семью – а заодно и себя, – путешествуя по американскому Западу. В поисках утопии, которой не существует. Фильм в некотором роде сентиментальный и, конечно, старомодный, немного театральный. Но до сих пор тебя потрясает, когда видишь на пленке Америку времен Великой депрессии, другую Америку – несбывшуюся мечту. Вивьен сидит рядом со мной, она сосредоточенна и серьезна. Она даже не смеется над комедийным персонажем дедушки. Правда, она знает, что он умрет. Ее не передергивает от сцен насилия. А ведь сцена смерти проповедника Кейси – того, кто утратил веру в Бога, – невероятно реалистична. А потом Фонде приходит время уехать от матери. Матушка Джоуд думает, что никогда его больше не увидит, а он говорит ей, осторожно и обреченно, что она встретит его в каждом рассерженном мужчине, в каждом борце за справедливость, в каждом поднятом кулаке. Вивьен, женщина, сказавшая мне, что после жизни с Маклареном она научилась больше не плакать, моргает и пристально смотрит на экран.
«У женщины другая доля, – объясняет в заключительных кадрах матушка Джоуд. – Мужчина живет какими-то скачками, – говорит она, – рождается ребенок, кто-то умирает, и это скачок, он покупает ферму, теряет ферму – и это скачок. Но женщины другие. Они продолжают идти несмотря ни на что. Женщина… Жизнь для нее – как единый поток, как течение с небольшими водоворотами и маленькими водопадами, но река продолжает течь. Так женщина видит мир».
«Непрерывная цепь моей жизни состоит из того, о чем я думаю, и того, что я читаю, – тем же вечером, уже в поздний час, говорит мне Вивьен, – и я сужу о себе только по тому, что я узнала нового, какая новая идея у меня появилась. От этого я счастлива. Cogito, ergo sum. Мыслю – значит существую. Так можно, в общем-то, меня «резюмировать». В этом моя личность. И это все, что я знаю, это единственный способ мне познать себя. Мне не интересно «я» как таковое, я не считаю себя уникальной. Я смотрю со стороны. И точно знаю, что, проявляя интерес к своему «я», можно достичь просветленности, но это не для меня. Просто я так не могу. Мне не нужно что-то для себя. Я не материалист. Счастливой меня делают идеи – и, пожалуй, создание вещей, создание красоты из идей. Но идеи имеют более важное значение, и, конечно, идеи огромны: это вершина гуманизма. Я много думаю о своей семье. О друзьях. А еще я хочу сказать – и таким образом попросить прощения у тех, кого люблю, – что я знаю: у меня и правда трудный характер. Со мной нелегко, я необычный человек, и у меня необычная жизнь. У меня нет времени на встречи с друзьями или, допустим, чтобы пойти сварить джем или сделать еще что-нибудь простое и понятное, то, что делают бабушки. А иногда я мечтаю об этом. Мне кажется, дело в том, что я всегда думаю: «Я попробую решить эту задачу». Наверно, скорее в этом, чем в чем-то другом, и кроется объяснение. Но в то же время инстинкт сделал меня такой, какая я есть. Я создаю вокруг себя разные ситуации.