Широкая дорожка вилась между деревьями и пересекала луг, а еще одна, более узкая, неспешно огибала границы поместья. Я забеспокоился, достаточно ли я оправился, чтобы вскоре погулять по ней. Я, можно сказать, влюбился в Пайр, в прелестный дом и угодья. Это было доброе место, и, похоже, ничего зловещего или враждебного ни в доме, ни снаружи здесь не было. И я благословлял тот счастливый случай, что свел меня с леди Куинсбридж тогда, в поезде в Элтон. Мои страхи, все эти странные и лишающие присутствия духа события прошедших недель, понемногу улетучивались из головы. Мне вовсе не казалось, что я должен постоянно оборачиваться и смотреть, что позади, везде, куда бы я ни шел. И я более не терзал себя постоянно нарушающими душевное спокойствие мыслями о каких бы то ни было несчастных созданиях, реальных или вымышленных, которые преследовали меня.
Я спустился вниз сразу после десяти. Голова болела по-прежнему, как и тело, но я был уверен, что мне удастся приятно провести время в этот Рождественский день.
К моему удивлению, вместо оживления и суеты, я услышал лишь звук собственных шагов: дом был тих и, казалось, совсем опустел.
В холле мне встретился Уэстон, который объяснил, что все общество отправилось в церковь.
— Леди Куинсбридж категорически настаивала, что вам не следует присоединяться к ним ввиду вашего состояния здоровья. Она особенно просила меня передать, что вам следует расположиться поближе к огню. Они вернутся к полудню.
— Благодарю вас. Все так добры. Со мной ничего серьезного, что-то вроде лихорадки. Я уже почти совершенно здоров.
— Камин жарко горит в утренней гостиной, сэр, и там вы найдете старого мистера Куинсбриджа.
И он бодро удалился.
Некоторое время я стоял, глядя на елку, восхищаясь ее высотой и обхватом, любуясь яркими украшениями. Все было спокойно и безмятежно, и я чувствовал себя настолько надежно и защищенно, насколько это вообще доступно человеку. В доме — по крайней мере в этой его части — царила тишина, и я был здесь почти один, но даже так я ощущал себя как бы окутанным и защищенным атмосферой — очень доброй, в какой-то мере благодаря самому времени Рождественских праздников, но в большей степени — из-за любви и тепла, великодушия и открытости, приветливости и дружелюбия, которые присутствовали здесь, вероятно, так давно, что словно впитались в ткань этого места, в кирпичи и камень, в панели на стенах и мебель, и в самый воздух.
Я повернулся и прошел через холл к утренней гостиной. Это была светлая, просторная комната, с расписными кремовыми жалюзи, откинутыми с высоких окон, открывающих вид на розарий со стороны дома, и со стенами приглушенного цвета морской волны, увешанными рядами рисунков и пастелей. Посреди комнаты на столе стояла огромная ваза с остролистом, в камине потрескивали подброшенные дрова.