— Монмут, — сказал старый мистер Куинсбридж. — Монмут. Я знал Монмута.
Я наклонился вперед.
— Где? Знал ли? Странно… Монмут.
— Если вы хоть что-то вспомните, я бы хотел услышать… Я…
— Да-да. Буду обязан, если вы нальете мне чашку чая.
— Это кофе. Позвонить, чтобы принесли чай?
— Нет, нет, нет. — Он поерзал, устраиваясь поудобнее.
— Если есть хоть что-то…
— Сегодня Рождество, — сказал он опять.
Я отчаянно хотел вернуть его к теме моей фамилии.
— Мне очень хотелось бы обнаружить что-либо о моей семье, — сказал я. — Я ничего не знаю — меня отправили в Африку, к опекуну, когда мне было пять, как я полагаю — после смерти моих родителей. И я только недавно вернулся, проведя много лет — всю мою взрослую жизнь — за границей, но я уверен, должны быть те, кто помнит — кто может дать мне ключ к разгадке моего происхождения, поможет узнать место, откуда я родом.
— Все мертвы, — сказал он, снова сползая в складки пледа.
— Мертвы? — Откуда он знает? Что он хотел этим сказать?
— Мне девяносто четыре. — Его глаза опять закрылись. Он невнятно и озадаченно пробормотал мое имя — раз или два, и заснул.
Я сидел напротив него, у меня опять разболелась голова, жгучая боль пульсировала позади глаз, а я думал, думал, думал, прокручивая в мозгу то, что он мне сказал. Ему девяносто четыре. Сэр Лайонел был в Элтоне, а мне известно, что английские семьи склонны придерживаться в таких делах традиции. Если старый мистер Куинсбридж учился в этой школе, он наверняка был почти современником Вейна. А следовательно, также и Джорджа Эдварда Паллентайра Монмута из Киттискара.
Мне хотелось резко потрясти его, разбудить, спросить, заставить вспомнить. Но, когда я вновь на него посмотрел, то увидел хрупкого, старого-старого человека, удерживающегося в этом мире, в этой жизни на тончайшей нити, уже почти оборвавшейся, словно бумажный змей, парящий в облаках какого-то иного будущего. Нет, я не мог нарушить его сон, как не смог нарушить бы сон ребенка. Но я решил, что позже, после того, как завершатся сегодняшние празднества, я еще раз с ним поговорю, осторожно «прощупаю», постараюсь пробудить память, хоть какой-то клочок, что-нибудь, за что мне ухватиться.
В мирной тишине и спокойствии этой комнаты я тоже закрыл глаза и немного поспал, как и этот старый усталый человек, и проснулся, несколько смущенный, когда зашла леди Куинсбридж, которая нас искала, а за ней следовали и остальные. И вот мы начали праздновать Рождество. Я делал все, что мог, чтобы скрыть усиливающуюся лихорадку и болезнь, и наслаждался, насколько получалось, празднованием, развлечениями и веселой компанией.