Старые партийцы ужаснулись беззаконию и жесткости выпестованной ими системы, только когда сами попали в ее жернова. Соратник Ленина Х. Г. Раковский, который в далеком 1918 году угрожал курским народным учителям расстрелом за «контрреволюцию», на одном из допросов сказал следователю: «Я напишу заявление с описанием всех тайн мадридского двора — советского следствия… Пусть я скоро умру, пусть я труп, но помните… когда-то и трупы заговорят». Но голоса Раковского и ему подобных потонули бы в хоре миллионов замученных и погубленных по их воле людей. Конечно, зная о методах советского следствия, можно посочувствовать и Раковскому, и председателю Ленгорисполкома И. Ф. Кодацкому, который перед расстрелом просил своего палача: «Ты меня не расстреливай. Я старый большевик. Меня сам Ленин знал». Жертвами террора стали многие известные чекисты, в том числе восемь бывших руководителей ВЧК-ГПУ-ОГПУ в Петрограде-Ленинграде. Л. М. Заковский, который с 1934 года возглавлял ленинградское Управление НКВД, был расстрелян; сменивший его М. И. Литвин избежал ареста, покончив самоубийством. Нарком Ежов, два года державший страну в «ежовых рукавицах», признал в показаниях на суде, что он «почистил 14 тысяч чекистов, но огромная моя вина заключалась в том, что я мало их почистил».
В карательном ведомстве сложились свои уродливые традиции — Г. Г. Ягода, как уже упоминалось, приказал извлечь пули из тел Зиновьева и Каменева, затем эти жуткие сувениры перешли к Ежову. Для чего их предназначали, уж не для Музея ли революции, в котором хранились пистолеты палачей царской семьи и прочие реликвии, чтобы потомки могли приобщиться к славному прошлому? Другой традицией, сложившейся в карательном ведомстве той поры, стала своеобразная «эстетика казни», интерес к тому, как человек вел себя перед смертью (конечно, это касалось знаменитых и значительных людей). В верхах НКВД с презрительной издевкой вспоминали малодушие Зиновьева, валившегося в ноги палачам, зато военачальники Тухачевский и Якир держались мужественно, крикнув перед растрелом: «Да здравствует товарищ Сталин!» Расстрелянный в феврале 1940 года Н. И. Ежов не изменил этой славной традиции, успев за секунды до смерти восславить товарища Сталина.
В 1964 году К. И. Чуковский разговорился на отдыхе с дипломатом, послом СССР в Великобритании А. А. Солдатовым, о том, какая часть общества больше других пострадала в 1937–1938 годах. Солдатов считал, что «особенно пострадали партийцы… И, конечно, это неверно: особенно пострадали интеллигенты», записал Чуковский. Правы были и тот, и другой: жертвами террора стали члены партии и беспартийные, крупные администраторы и инженеры, врачи, агрономы, деятели науки и искусства. Можно согласиться и с Красновым-Левитиным, утверждавшим, что «после 1936 года началось буквальное наступление на рабочий класс… Террор, направленный якобы против интеллигенции, на деле был направлен против рабочего класса». Расстрельные списки свидетельствуют, что колхозное крестьянство пострадало тогда не меньше, чем рабочий класс. Словом, это была великая «чистка», и трудно предположить, что она не имела определенной цели.