— Ну а если я вам их не дам?
— Тогда мы вместе пойдем ко дну, и уж тогда кусайте себе локти…
— Понятно.
Лежанвье протянул руку к телефонному аппарату, снял трубку, набрал номер.
— Куда вы звоните? — встревожился Лазарь.
— В полицию.
— Зачем?
— Чтобы попросить ее избавить меня от вашего опостылевшего мне присутствия и ознакомить ее с вашими запоздалыми признаниями. «Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие!» Ведь вы сами предложили мне этот девиз, не так ли?
— Да, но…
— Поймите же, — терпеливо объяснял Лежанвье. — Я представлял ваши интересы на процессе, исходя из вашей невиновности, но ваше несправедливое оправдание полностью развязало мне руки. Теперь мне в качестве простого свидетеля позволено вас изобличить.
Проворным движением руки Лазарь прервал соединение.
— Momento, дорогой мэтр! На досуге и я полистывал кодекс… Я признался вам в убийстве не своей консьержки, а этой паршивки Габи. Другими словами, я всего-навсего беседовал с вами о деле — неважно, прекращено оно или нет, — в котором вы защищали мои интересы, и, что бы я нам сегодня ни доверил, вы остаетесь связанным профессиональной тайной. Всякое иное ваше поведение было бы строго осуждено коллегией адвокатов и вашей совестью честного человека.
Вернер Лежанвье утер лоб — не столько по необходимости, сколько для того, чтобы скрыть замешательство. Парируя его ответный удар, Лазарь в очередной раз попал в яблочко. Что и говорить, в адвокаты себе он сумел выбрать именно такого олуха, какой требовался!
— Ну так как, дорогой мэтр? Будем дружить? Вы даете мне шанс?
Лежанвье успел овладеть собой. Он пожал широкими плечами:
— Если я бессилен против вас, то и вы бессильны против меня. Я хочу лишь одного, — вдруг рассвирепев, добавил он (впрочем, разве не Лазарь задал тон?), — а именно: в один из предстоящих дней вновь увидеть вас на скамье подсудимых, но самому на этот раз представлять интересы гражданского истца. Заберите этот портсигар, я освобождаю вас от уплаты гонорара.
Вместо ответа Лазарь в свою очередь снял трубку телефона, набрал номер.
— Куда вы звоните? — встревожился Лежанвье.
— На набережную Орфевр. А потом, с вашего разрешения, — на радио и на телевидение.
— И что же вы им скажете?
— Правду, дорогой мэтр. Что я на самом деле зарезал Габриэллу Конти, что угрызения совести не дают мне уснуть, что я решил отплатить свой долг перед обществом. Одним словом, все, что вам запрещено им говорить… Алло, уголовная полиция?
Теперь уже Лежанвье положил тяжелую ладонь на рычаг телефона.
— Подумайте! — Адвокат брал в нем верх над человеком. — Вас снова будут судить. Вы рискуете головой.