Дрожащий теплый свет масляных светильников, закрепленных на стенах, создавал ощущение спокойствия, домашнего уюта. За небольшим столом, на котором потрескивала чадящая смолой лучина, согнулся над холстом Яков. Перевязанная правая рука держала кусок угля, неумело сжимая его двумя пальцами искалеченной руки. Привычные движения вызывали в раздробленной кисти невыносимую боль. Стиснув зубы, художник пытался рисовать. Но уголь неумолимо падал вниз.
Конрад некоторое время следил за безуспешными попытками. Разум его на мгновение тронуло сочувствие, но епископ подавил непривычные эмоции. Уже второй раз за день он испытывает забытую жалость к низшим существам. Восхищается их стойкостью и готовностью к самопожертвованию.
Ставшая огромной тень бесшумно прокралась и, вызвав испуг художника, послушно замерла за его спиной. Сегодня Конрад принес Якову радостную весть, даровав надежду на скорую встречу с любимой.
— Будь готов, Яков. Завтра вечером ты проследуешь за доверенным человеком. Не спрашивай ни о чем, не молви ни слова. Сядь в повозку и, плотно зашторив окна, сохраняя молчание и выдержку, приготовься ждать. Ждать столь долго, сколько это необходимо. Стоит тебе ослушаться, заговорить с кем-либо или показать лицо — не видать тебе Кристины как своих ушей. Внял ли ты словам, сын мой?
Взволнованный Яков, исполненный благоговения, схватился за больное бедро и медленно, со стоном опустился перед Конрадом на колени. Глотая слезы благодарности, дрожащими губами коснулся полы его фиолетовой мантии.
Епископ — само великодушие — протянул кровавый рубин для поцелуя.
— Полноте, полноте… Оставь свои слова благодарности Всевышнему. С его соизволения я спасаю жизнь тебе и твоей любимой. Воистину неисповедимы пути Твои, так веди нас, словно пастырь заблудших овец, в царствие Божие… Аминь.
Яков, с трудом поднявшись, троекратно перекрестился и, закатив глаза ввысь, сотворил благодарственную молитву.
Холодные сапфировые глаза снисходительно прищурились.
«Восторженный влюбленный глупец. На твое сердце я бы точно не польстился. Оно приторно как патока. Того и гляди засахарится…
А вот другое, где сладость перемешана с полынной горечью разлуки, которое изъедено червоточинами ревности и кавернами разочарования, покрыто шрамами безысходности, оно стократ вкуснее и желаннее».
Конрад зажмурился и, нарисовав желанный образ, мысленно облизал кровоточащее сердце Михаэля, трепещущее в его руке.
Следующим утром под дверь комнаты барона фон Берена была подсунута записка с разрешением престать перед очами Его Святейшества, Конрада Макленбургского.