– Надо, чтобы она все время что-нибудь незаметно поправляла.
Гурченко тут же посадила на нужное место бюст.
– И платье… – провоцирует Меньшов.
Гурченко непринужденно поддернула юбку. Увидела: сидит в костюмерной какая-то девушка, читает журнал. Воспользовалась случаем: подошла, заглянула через плечо, удовлетворенно пальчиком качнула: без изменений линия!
– Вот без талии – это хорошо! – радуется режиссер. – Это точно. Никто не ожидал. Слухов пойдет!
– Удобно играть в таком костюме, – радуется и актриса. Она теперь снова в чем-то трикотажном, оранжевом с зеленой полосочкой – мешок мешком, абсолютная бесформенность. И походка у нее теперь угловатая, бесформенная, как у робота. Руки нарастопырку, хоть и не карикатурно. Прошлась вот такой походочкой по костюмерной, со значением выключила лишний свет: экономия! Хозяйственная, деловая дама, это у нее в крови.
Снова трансформация. Теперь она в белых бриджах, руки нервно сжала перед собой. Яркая кофточка. Талия, как договаривались, спрятана под мешок. Из швейного цеха несется радиомузыка: «Се-си-бо…»
Воспользовалась и музыкой: потанцевала немного перед зеркалом в бриджиках – как гимнастику сделала: раз-два… Всего два движения.
– Вот. «Это ведь очень просто, Василий, – как траву косите. Вы что, никогда не косили, Василий? Ох, в такт не попала… сейчас попаду!»
Это – Раиса Василию.
И – Гурченко Меньшову:
– Обещаю: никакой элегантности не будет. И глупость – обещаю.
По пути домой помолчала немного и сказала:
– Знаете, что такое хороший режиссер? Из материала, который сфантазировал актер, он отбирает все точное и нужное. Отсекает лишнее, формирует, корректирует… Плохой режиссер к этому материалу вообще слеп и глух. Он все предложения отметает и требует выполнения того, что придумал сам: делай так – и точка! А это не мое, думает актер, это чужое. Может, и хорошее, но не мое. Для меня это придуманное, искусственное… И самые лучшие затеи такого режиссера не получаются. Это как правило. Потому что воплощать-то их актеру. Тут как группы крови – либо совпадают, либо нет.
На этот раз, кажется, совпали. Она едет домой окрыленная.
Что из придуманного останется в картине? Они сейчас нарочно позволили себе свирепый «перебор», говорили о любви Раисы к газетным передовицам так много, что казалось: в этом и есть «зерно». Шли от детали костюма, от случайной привычки. Но верили: ничего случайного нет. Во всем виден характер человека. Просто надо все это выстроить в единство, найти всему необходимую дозу.
Просто…
Но режиссер понимал и то, что найденное вот так, на ходу, импровизационно предложенное актрисой, оно потому и пришло сразу в голову, что лежит на поверхности. Или идет от каких-то прежде наработанных стереотипов. Все пригодится, но не в чистом виде. Все нужно трансформировать, чтобы и тени штампов не осталось, чтобы роль ни в чем не повторяла прежние создания Гурченко.