Темнота им не мешала. Они сообщались друг с другом запахами. Точно дозированные капли нескольких выделяемых веществ позволяли передавать любую информацию.
Вниз и вниз. Сложная система широких коридоров на глубине примерно пятисот метров соединяла залы, в которых шло размножение. Сотни самок с толстыми брюшками почти метровой длины непрерывно червили – выделяли яйцо за яйцом. Рабочие аккуратно передавали их друг другу – как люди передают вёдра на пожаре, только быстрее. В конце концов каждое яйцо помещалось в отдельную ячейку, подкармливалось там жидкими выделениями из желёзок специализированной группы муравьёв.
Личинок переносили в другие помещения. Каждая подвергалась контролю – её осматривали или, точнее, её обнюхивали несколько головастых муравьёв, тотчас дававших команды стоящим рядом солдатам. Производилась сортировка. Многих убивали немедленно, ударом жвал в нервный центр на спинке. Но большую часть личинок переносили в зал, в котором их кормили грибницей. Из них вырастали солдаты и рабочие.
Очень немногие из них снабжались специальной пищей – мясом бескрылых бабочек и муравьёв. Рост хитина на голове задерживался, и она увеличивалась до десяти сантиметров в диаметре, мощное соединение миллионов микроскопических нервных клеток. Эти умники были кастой руководителей, командиров, хозяев города и страны.
Самок на расплод воспитывали отдельно, в их рацион входили убитые личинки и яйца, снесённые взрослыми самками. Также отдельно культивировали крылатых – некоторые из них служили только для оплодотворения самок, остальных стерилизовали укусами в брюшко. Крылатые евнухи были воздушной армией Эргонии, всегда готовые полететь туда, куда прикажет начальство, всегда готовые вонзить своё жало в намеченную жертву.
Здесь ничего не пропадало зря. Земля и камни, извлечённые из залов и проходов, использовались как строительный материал наверху. Экскременты также поднимались наверх, ими удобряли поля серо-зелёных лишайников. Тела убитых – за случайное прегрешение или в соответствии с контрольными цифрами на данный период – шли в пищу головастым, а несъедобный хитон специальным процессом превращался в чёрную, блестящую пластмассу, из которой делали статуи.
Чёрные статуи изображали всегда только одно существо – Великого Вождя Эргона Шестого, головастого из головастых. Где он находился, никто не знал. Предположительно, где-то в самой глубине Эргонии или где-то на краю страны. Население его никогда не видело, потому-то и стояли статуи, чтобы все помнили, чтобы знали. Одна совокупность сигналов, обозначавших его имя, наполняла ужасом каждого. Но существовало, правда, в городе, в самом низу, и нечто более страшное.