Он положил свою огромную, величиной с окорок ладонь на худенькое плечико приятеля, и карлик под ее весом согнулся в три погибели.
— Брось мне голову дурить, — сказал великан. — Тебя послушаешь, так ты всем «закадычный друг». Мне-то ты друг, настоящий друг? Говори!
Карлик с раздражением повел плечами, и его глаза-бусинки, пробежав по могучей белой руке, остановились на бычьей шее великана. Тут только он сообразил, что, кроме него и этого громадного придурка альбиноса, на темной улице нет ни души.
— Послушай, Мизинец, разве Джейк тебя хоть раз подвел? — с чувством спросил он. Великан тупо заморгал, словно ему что-то привиделось. Изрезанные шрамами желваки задвигались, словно копошащиеся под землей черви, изуродованные уши навострились, а из-под толстых, разъехавшихся в гримасе, потрескавшихся губ сверкнул, словно маяк в ночи, ряд золотых зубов.
— При чем тут «подвел — не подвел», — огрызнулся он и совершенно машинально сдавил плечо карлика еще сильнее.
Карлик взвыл от боли, метнул было взгляд на встревоженное лицо великана, но тут же поднял глаза еще выше — на уходящий в небо купол Риверсайдской церкви с двадцатиэтажный дом. В его глазах мелькнул страх.
— Друг — это тот, кто из беды выручит, — бубнил свое великан. — В огонь и в воду пойдет.
Вдали завыла сирена. Приближалась пожарная машина.
«В огонь и в воду…» Тут только карлика осенило.
— Отпусти меня, кретин! — закричал он. — Мне пора. Надо бежать.
Но великан и не думал его отпускать:
— Бежать ему надо. Разбежался! Останешься здесь, ты мне нужен. Скажешь им, что я тут ни при чем.
— Кому «им», кретин?
— Пожарным, кому ж еще. Скажешь, что моего папу собирались ограбить и прикончить.
— Черт! — Карлик еще раз попытался вырваться. — Ничего твоему Гасу не грозит, пойми ты, придурок.
Но великан еще крепче стиснул карлика за плечо и вдобавок легонько обхватил ему горло двумя пальцами, большим и указательным.
Карлик завизжал, как свинья в мешке. Его охватила паника, маленькие черные глазки-бусинки вылезли из орбит.
— Отпусти меня, ублюдок паршивый! — завопил он, тыкая своими крошечными кулачками в могучую грудь великана. — Ты что, оглох? Не слышишь сирену? Нельзя, чтобы нас с тобой на этой богатой улице вместе видели. А то заметут как пить дать. Я уже три раза сидел, с меня хватит!
Великан опустил голову и придвинулся к карлику вплотную. Шрамы на его грязно-белом лице извивались, точно змеи на сковороде. Все его тело тряслось, ноздри раздувались, а глаза, которыми он поедал карлика, были похожи на раскаленные угли.
— Теперь понял, почему я говорил тебе про огонь и воду? — угрожающе прошипел он.