Сулейман-абзы собирался было ответить спокойно: «Что поделаешь, твоя обязанность такая. Директор всюду один, а рабочих под его началом сотни и тысячи. Трудно, а знать все же надобно». Но последняя фраза взорвала его.
— В сундуке?! — перебил он, и в его голосе прозвенело негодование. — Га! — гортанно выкрикнул он и заметался по зале, то закладывая в возмущении руки назад, за спину, то вытягивая их перед собой. — Ты, зять Хасан-джан, начал уже в сундук людей складывать, га?.. Нет, не советую!.. Самого туда сунут.
Муртазин расхохотался. Это было так неожиданно, — Сулеймана точно холодной водой окатили. Дико поведя своими черными глазами, он растерянно замер на середине залы.
Муртазин все еще смеялся, чувствуя в то же время, что не следовало бы делать этого.
— Ты, отец, не стращай меня огородным пугалом! Я не из таковских… Не полезу от шороха листьев под куст.
Сулейман-абзы, тяжело дыша, продолжал стоять посередине залы, слегка отстранив дочь, которая прибежала на шум и, бледная, дрожащая, кидалась от отца к мужу, умоляя не ссориться.
— Давеча сундук, а сейчас пугало?.. Га!.. — Сулейман шагнул к зятю, который сидел теперь с закрытыми глазами. — Не прячь глаза, зять, смотри прямо! Я тебя не пугаю… Но запомни: не позволим тебе обижать старую гвардию. Матвея Яковлича весь завод уважает. А тебе это уважение у коллектива надо еще заслужить. Это к рубашке дают воротник. Иногда даже не один, а два… А народное уважение не дается бесплатным приложением к директорскому званию. Если хочешь услышать правду, зять, — тебе еще далеко до таких, как Матвей Яковлич.
— Говори, отец, да не заговаривайся, — бросил Хасан, не открывая глаз.
— Нет, я не заговариваюсь. А если что и лишнее сказал, так вы оба — Ильшат и ты — зовете меня отцом. Значит, если и переборщу, вредно не будет, на пользу пойдет… Оттого что ты не отдал должного уважения Матвею Яковличу, он-то ничего не потерял перед народом, а вот ты уже потерял. И потеряешь еще больше, если не хватишься! Вот! Всё!.. Больше мне не о чем говорить. Прощайте.
И Сулейман быстрым шагом направился в переднюю. Хасан не стал останавливать его. Ильшат посмотрела на отца, на мужа и побежала за отцом.
— Нехорошо уходить так, отец… Со скандалом… Почему не поговоришь толком, без крику?
Не в силах дольше удерживать слезы, она уткнулась в отцовское плечо. Сулейман-абзы мягко погладил ее по голове.
— Как сумел, дочка, так и сказал. Об остальном сами уж поговорите… толком.
— Я завтра же схожу к Матвею Яковличу. И Хасан ведь сходит… Только не сейчас. Сейчас его не пустит туда упрямство, самолюбие, а пройдет время, сам же потянется к ним… прощения просить. Он ведь, отец, не такой уж черствый человек.