– Понятно, – сказал Кеннет. – И, разумеется, решила посвятить его мне.
– Нет, дорогой, – спокойно ответила Виолетта. – Позволь сказать, что ты невыносим. Я хочу заняться переселением твоего единокровного брата в отдельное жилье.
– Очень мило с твоей стороны, лапочка. Надеюсь, он оценит этот чистый альтруизм.
Виолетта постояла, поджав губы. Потом подошла к Кеннету и взяла его за руку повыше локтя.
– Кеннет, дорогой, постарайся быть рассудительным, – попросила она. – Нам нужно выселить отсюда Роджера. Он делает вашу жизнь невыносимой. Ты прекрасно знаешь, что он не уйдет по доброй воле, и раз ни ты, ни Тони ничего не делаете, этим придется заняться мне. Полагаю, я заслуживаю какой-то благодарности.
– Ты делаешь это ради собственной выгоды, – заметил Кеннет.
– Ну и что, если так? – немного помолчав, сказала Виолетта. – Почему бы ему не сделать что-то для нас? Может, ты и хочешь быть бедным, но я не хочу.
Он поглядел на нее, прищурившись:
– Погоня за деньгами, не так ли? Девочка моя, а тебя интересует хоть что-нибудь еще?
– Кеннет, я не желаю выслушивать такое, – возмутилась Виолетта. – Я уйду.
Наступила пауза. Кеннет, впервые равнодушный к ее гневу, повернулся к недописанной картине. Виолетта пошла к двери, но, не открыв ее, обернулась. Тон ее изменился. Она мягко сказала:
– Если хочешь разорвать нашу помолвку, скажи мне об этом, пожалуйста! Хочешь, Кеннет?
Кеннет молча повернулся к ней и поглядел на нее, хмуря брови.
– Не знаю, – сказал он наконец.
Она стояла, не двигаясь и глядя большими глазами ему в глаза. Кеннет неожиданно отложил палитру, широким шагом подошел к Виолетте и грубо обнял ее.
– Нет. Не хочу. Черт возьми, у тебя нет сердца, но я напишу тебя вот такой, у двери, с падающим именно так светом.
Виолетта тоже обняла Кеннета, а потом взяла его лицо в свои тонкие руки.
– Дорогой, постарайся не относиться ко мне с недоверием. Это мучительно.
– Тогда оставь в покое Роджера, – ответил он.
– Оставлю, дорогой, как только переселю его, – пообещала она. – Не думаешь же ты, что он меня хоть сколько-то интересует!
Кеннет прекратил разговор на эту тему, но вполне мог бы продолжать его гораздо суровее, если бы слышал, что говорит в эту минуту Антонии их единокровный брат.
Роджер, которого, по его словам, раздражал вид работающего кистью Кеннета, пошел искать убежища в кухню, где Антония гладила носовые платки. Вряд ли это зрелище было утешительнее того, чем художник за работой, но здесь по крайней мере не пахло скипидаром. Узнав, что Мергатройд ушла за покупками, Роджер сел в плетеное кресло у печи и закурил сигарету.