Внизу хлопнула дверь. Несколько пар ботинок застучали рифлеными подошвами по цементным ступенькам, Иванов понял — идут за ним. Очень уж деловитой была эта поступь. Судьба в высоких, как у него самого, шнурованных башмаках спешила к Илье, чтобы закрыть ему последний лучик света широкой грудью в форменном камуфляже.
Псы.
— Domini canes, — так сказал ему спившийся интеллигент у пивнушки. Илья запомнил эти слова. — Псы Господни. Diaboli canes, — добавил алкаш и засмеялся. — Псы дьяволовы.
Это было давно, до армии, еще в школе, перед выпускным.
«Откуда они узнали, что я здесь? Жильцы? Все-таки вызвали наряд!»
Звук шагов приближался.
«Все!» — сказал себе Илья и закрыл глаза.
Два Языка метал громы и молнии, содрогалось от бурлившей в нем злобы изуродованное тельце, кривился изрыгавший ужасные ругательства рот. Шут брызгал ядовитой слюной, грозя страшными казнями всем, кто попадался под руку.
Накануне вечером он так устал, что, едва хлебнув вика, прилег на минуточку и проспал всю ночь, так и не успев задушить ублюдка Губерта. Теперь тот сбежал. Барон, у которого проклятый ублюдок стащил огромный изумруд, требовал отыскать мерзавца и изжарить на медленном огне. Труп монаха, сообщника Губерта, — на кого еще думать? — обезглавили и выкинули в ров, а голову насадили на длинный, остро отточенный шест и выставили перед подъемным мостом, чтобы всякий входящий помнил — есть в замке твердая рука.
Это было куда легче, чем ловить как в воду канувшего Найденыша.
Трое суток рыскали они по округе; заячий след беглеца, укравшего у крестьянина лошадь, оборвался… на опушке Мертвой рощи, прозванной так оттого, что десятки и даже сотни смельчаков, кто желая срезать путь, кто по незнанию, кто по глупости или самонадеянности, кто и просто из любопытства, пересиливавшего страх, дерзал направить стопы в этот с виду обычный лес. Живым оттуда не возвращался никто. Поговаривали, что там обитают разбойники, этим отчасти объяснялось то, что последние по сей день оставались неуловимыми.
Воины под страхом страшной казни отказывались входить в Мертвую рощу. Кто знает, веди их сам барон, бросился бы бесстрашный рыцарь, пришпоривая дестриера, прямо в чащу, и солдаты, поддавшись его порыву, последовали бы за ним. Однако идти за Робертом и уж тем более за шутом никто не решился бы. Да и сам Два Языка не осмеливался повести испуганную дружину в лес, где, может статься, живут не только Духи, ухающие совами в ночи, но и настоящие душегубы-разбойники, которым лес — дом родной, где известна им каждая пядь земли, каждый гриб, каждое деревце.