Крик казнимого рвал душу юноши, которому уже не хотелось стать ни рыцарем, ни бароном, он с радостью бы отдал герцогу и коней, и доспехи, лишь бы только уйти отсюда живым и как можно дальше. То, что сделал бы с Губертом ужасный Бибуло и его гнусная ведьма Летиция, казалось теперь едва ли не детской шалостью. Они бы всего лишь проломили ему голову, скинули бы связанного со стены или же просто удавили недавнего сообщника.
Здесь же, в этом замке, достаточно одного жеста герцога, чтобы воины у входа в зал схватили Губерта и уволокли в мрачное подземелье, из которого открывался лишь один путь — на плаху под окном, у которого стоял Гвискард с сыновьями и сам Губерт Найденыш, сирота, пригретый госпожой Адельгайдой, воспитанный сумасшедшим монахом Прудентиусом, в пьяном предсмертном бреду возомнившим себя неким Конрадом из замка Фальконкралль, благородным рыцарем, мужем добросердечной дамы, красавицы Изабеллы.
— Знаешь, в чем его вина? — спросил герцог гостя или, может быть, уже пленника. Он ответил отрицательно, а Гвискард продолжал: — Этот человек воровал. Ему отсекли кисть руки, но он продолжал свое дело. Выкололи глаз, но и это ничему не научило неразумного. Он крал все: золото, серебро, камни, одежду, не брезговал ничем, не осталось воровства, которого он не совершил, кроме разве что одного… — герцог сделал паузу и закончил: — Он не пытался украсть чужого имени, он так и умрет Индульфо Вором.
Гвискард в сопровождении сыновей вернулся в кресло, крикнув походя солдатам, чтобы закрыли окно: в помещении было и без того холодно.
— Я трачу время на разговоры с тобой только потому, что ты назвался сыном моего вассала рыцаря Рикъ-ярда, — проговорил герцог Роберт. — Ты, и верно, похож на него, к тому же с тобой его перстень… Все так, но… одного я не пойму: как случилось тебе уцелеть, захватить коней и оружие, даже перстень, а потом бежать? Что скажешь?
Уже второй раз встречался Губерт с герцогом, не спешившим исполнять волю покойного. Полторы недели назад, как только «сын» Рикхарда де Монтвилля известил господина о своем появлении в Салерно, в этом самом зале собрал Гвискард приближенных, в обществе которых и заслушал рассказ беглецов («Гвильямино» также присутствовал).
Если допустить, что группу всадников тайно послали в Белый Утес с проверкой, то они должны были бы уже вернуться. Но ни один сколь-либо внушительный отряд не возвращался в город до того момента, когда Губерта позвали сюда, это он знал точно. Большая дружина отбыла на Сицилию, часть ее запросто могла, отделившись, отправиться в любом другом направлении. Прозвище Гвискард герцог получил не случайно — никто никогда не знал, что у него на уме, даже приближенные, даже сыновья, даже жена, даже наложницы… Все, кроме одной — юной Гаиты, найти способ приблизиться к которой так старательно искала всю неделю Арлетт.