Всю ночь продолжалось веселье, лишь утром холодным (зима уже близко) кто где попадали гордые норманны. С рассветом проснувшись, они ужаснулись. То там, то тут лежали их други, взирая безжизненно в белесое осеннее небо открытыми в удивлении голубыми глазами.
— Эй, викинги! — крикнул им кто-то. Они обернулись на голос. Могучий, кривой на правый глаз старик вышел из дыма костра; У ног его скалился волк, такой громадный, точно медведь.
— Сам Один, — прошептал кто-то, кусая бороду, тотчас позабыв об убитых товарищах.
— Великий Один! — вырвалось сразу из нескольких глоток. — А это с ним Гери[17]?
— Ну конечно! Нет волка такого в Мидгоре[18]
— Ты пришел, чтобы взять нас в Валгаллу? — спросил бога Бьёрн.
— Нет, — ответил не сразу конунг эйнхериев[19]. — Но жертва мне ваша по сердцу пришлась, и вот сам я перед вами, чтобы поблагодарить за нее.
Ярл… нет, конунг удивился:
— Неужто по нраву пришлось тебе мясо лаки, что мы подстрелили?
Старик покачал головой.
— Ну нет. Вы туда посмотрите. — Рукой указал он на убитых. — Любезен мне будет дым от костра, в котором сгорят те, кто дерзнул заявлять, что оскорбителя моего, Эйрика Эйнарсона, покарал я напрасно.
Он замолчал, буравя грозно единственным глазом притихших норманнов. Бьёрн открыл было рот, но сказать ничего не успел. Гери подал голос столь громкий, что воины от неожиданности попятились, а лес отозвался тысячей волчьих глоток, хотя вчера мореходы слышали едва ли двух или трех.
Вой оказался столь жутким, что даже отчаянные храбрецы попадали наземь и не сразу рискнули подняться. Смелей всех был Бьёрн, он один остался на ногах, он да Торгрим, который словно бы вырос из-под земли, седой и горбатый, как прежде, тщедушный, но страшный.
А как же старик одноглазый и серый спутник его? Они исчезли, оставив в ушах отголоски грозного воя да в памяти слово великого бога.
— Скажи нам, что это было? — спросили несмело Торгрима воины. — И правда ли, что с нами беседовал Один?
— Глупцы! — воскликнул колдун. — Что вам еще нужно? Один сам подтвердил, что, назвавшись его сыном, Эйрик обманул вас. Вы верили ему, вы избрали его вождем, отдавали лучшую долю добычи, но ему и этого было мало, он требовал, чтобы его называли конунгом Севера, Эйриком Бесстрашным.
— Как же нам было не верить? — проговорил кто-то. — Ведь еще дед его принял чашу с волшебным медом из рук Фрейи и стал неуязвим для клинков и стрел.
— Почему же тогда он не умер, когда Эйнар, его отец, прогнал их вместе с Хельге за то, что она родила сына, пока он сам ходил вдоль фьорда?[20] — проговорил Ингвар Рюнесон, делая шаг к Торгриму. — Новорожденный ребенок не мог бы прожить три года один в лесу. Да что там, три дня не прошло, он умер бы с голоду, если, конечно, раньше его не сожрали бы волки.