Очевидно, на мне сказалось старомодное воспитание, и я, преодолев низменные побуждения и отказываясь от раскрытия тайны моего сына, решил повесить трубку. Но в это время мой собеседник вдруг легко переключился на другую тему и сказал:
— А я сегодня пойду пласт писать.
Эта фраза была мне более или менее понятна. Она означала: «Я сегодня буду переписывать музыку с пластинки на магнитофон». Витька частенько на вопрос матери, куда он идет, отвечал: «Иду писать пласт». На эту тему я мог вести абстрактный разговор сколько угодно, тут не требовалось особого умения и, кроме того, не нарушалась родительская этика.
— Какой пласт? — спросил я.
— Двойной диск «Чикаго», чувак берет всего два рэ.
Я быстро перевел в уме эту фразу на русский язык, и мне это удалось.
— Что еще есть? — смело спросил я.
— Роллинг Стоунс, Хендрикс…
— Законно, — ответил я несколько устаревшим словом, ибо запасы мои иссякали.
— Может, приклеишься?
— У меня, к сожалению, не хватает этих самых… рэ… — сказал я, чувствуя всю негармоничность этой фразы. Жаргон тоже имеет свою логику, эклектичное построение предложения могло меня выдать. Но мой собеседник ни о чем пока не догадывался.
— А ты потряси своих родителей.
Это было нечто новое в языкознании. Еще совсем недавно мы были «предками», в лучшем случае «стариками»; можно было предположить, что логика развития этого языка приведет к тому, что мы будем именоваться «питекантропами» или «приматами» («А ты потряси своих приматов!»), но обычное общеупотребительное и совершенно нейтральное — «родители» меня смутило. По-видимому, мой неизвестный друг почувствовал это, потому что спросил:
— Ты там что, задремал, старичок? Может, прошвырнемся?
«Ага, — подумал я, — и у тебя, брат, не хватает нового словаря! Что это за „прошвырнемся“ — пятилетней давности слово? Я от Витьки уже давно такого не слышал». Так или иначе, я мог теперь себе позволить некоторые вольности.
— А какая сегодня погода? — спросил я, уже совсем обнаглев и прибегнув к лексикону прошлого века.
— Погода четкая, — ответил собеседник, ничего не подозревая.
Это было неожиданно, этого я еще не слышал. Если бы он сказал: «Погода нормальная», я бы не смутился. «Нормально» стало универсальным словом, пригодным для характеристики почти какого угодно явления. «Как дела в институте?» — «Нормально», «Понравился тебе фильм?» — «Нормально». Однажды Витькин товарищ на вопрос, как поживает его мама, сказал: «Нормально. Она вот ногу сломала». Таким образом, к всеобъемлющему значению слова «нормально» я уже привык, но определение погоды как «четкой» было мне внове, и я попробовал представить себе эту погоду.