В этом-то я как раз и не был уверен. Я хорошо запомнил и встречу с Кетченом и его угрозы, а у капитана, как видно, слово не расходится с делом.
Мы сели в ожидавшую нас машину: двое в штатском впереди, Кенди и я на заднем сиденье. Взревела сирена, завертелась мигалка, и машина, как в прошлый раз, сорвалась с места и с бешеной скоростью понеслась по улицам. Она рванула так резко, что я услышал хруст собственных шейных позвонков.
— Не возражаешь, если я закурю? — спросил я у Кенди, в основном затем, чтобы что-то сказать.
— Не стоит, — ответил он хоть и безразлично, но твердо. — Мне приказано с тобой не церемониться.
— И чем же недоволен капитан?
— Если не знаешь ты, почему должен знать я? — на этой оптимистичной ноте наш с ним душевный разговор прекратился.
От нечего делать я уставился в окно. Особой радости от предстоящей встречи я не испытывал. Причина заключалась, вероятно, в том, что кто-то заметил меня на пляже и по телефону сообщил в полицию. Вспомнились рассказы очевидцев о допросах с пристрастием. Если капитан Кетчен надумал допрашивать меня с пристрастием, дело обстоит из рук вон плохо.
Когда машина, затормозила у здания управления, Кенди порылся в кармане и извлек пару наручников.
— Ну-ка набрось браслеты, — грубо приказал он, хотя в голосе послышались извиняющиеся нотки. — Капитан обожает, когда задержанный является в кабинет по всей форме.
— Вы меня арестовали? — спросил я, протягивая руки. От холодного прикосновения стальных наручников настроение мое упало до точки замерзания.
— Никто не собирается тебя арестовывать. Капитан просто хочет с тобой побеседовать.
Костоломы в штатском остались внизу, а мы вдвоем поднялись на второй этаж. Я шел следом за сержантом, едва не наступая на пятки. Осторожно постучав, Кенди отворил дверь в кабинет капитана. Я увидел Кетчена в обществе Ренкина и неизвестного мне высокого худощавого мужчины лет сорока. У незнакомца были соломенные волосы и неприятное лицо хорька, на котором поблескивали очки без оправы.
— Брэндон доставлен, сэр, — объявил Кенди и отступил на шаг, предоставив мне заглавную роль.
Кетчен торчал возле распахнутого окна; его массивное с широкими скулами лицо налилось кровью, как у быка, завидевшего красную тряпку перед носом. Он глядел на меня, но видел перед собой не человека, а препятствие, которое необходимо втоптать в песок, поддеть на рога, забодать до смерти. Ренкин застыл на стуле, шляпа была надвинута на глаза, в пальцах дымилась сигарета. Он не обернулся, когда я вошел. Тем самым он как бы обозначил свой нейтралитет. В отличие от лейтенанта человек-хорек наблюдал за мной с интересом и отчужденностью бактериолога, увидевшего под микроскопом неизвестный, возможно смертоносный, микроб.