В 1922 году, судя по датировке в авторском перечне, написано было «Предсказание»:
Видел я тот венец златотканый…
Не завидуй такому венцу!
Оттого, что и сам он ворованный
И тебе он совсем не к лицу.
Туго согнутый веткой терновою
Мой венец на тебе заблестит.
Ничего, что росою багровою
Он изнеженный лоб освежит.
И здесь мощная подспудная интонационная связь с Блоком:
И душа от страданий ослепла,
Только вспомню – лишь вихрь налетит,
Лишь рубин раскаленный из пепла
Мой обугленный лик опалит.
Такие вещи не бывают случайны. Думая о погубленном Гумилеве, Ахматова вольно или невольно сочетала его гибель с недавней гибелью Блока… «Предсказание» – это, конечно же, монолог убитого Гумилева. Она постоянно теперь слышала обращенную к ней речь казненного мужа.
27 августа – на следующий день после казни:
Чугунная ограда,
Сосновая кровать.
Как сладко, что не надо
Мне больше ревновать.
Постель мне стелют эту
С рыданьем и мольбой;
Теперь гуляй по свету,
Где хочешь, бог с тобой!
Теперь твой слух не ранит
Неистовая речь,
Теперь никто не станет
Свечу до утра жечь.
Добились мы покоя
И непорочных дней…
Ты плачешь – я не стою
Одной слезы твоей.
Разумеется, не надо искать в комплексе стихов, так или иначе посвященных гибели Гумилева, буквальных примет. Конечно же, чекисты закапывали расстрелянных в ямы без гробов и чугунных оград. Так же, как не на снегу казнили участников «таганцевского заговора», и вряд ли кололи их штыками. Разве в этом дело?
30 августа датированы стихи все о том же:
Пока не свалюсь под забором
И ветер меня не добьет,
Мечта о спасении скором
Меня, как проклятие, жжет.
Упрямая, жду, что случится,
Как в песне случится со мной –
Уверенно в дверь постучится
И, прежний, веселый, дневной,
Войдет он и скажет: «Довольно,
Ты видишь, я тоже простил».
Не будет ни страшно, ни больно…
Ни роз, ни архангельских крыл.
Вспомним:
Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала,
Я верю – то Бог меня снегом занес…
«Мечта о спасении скором» – «То Бог меня снегом занес».
Подчеркнутая близость первой строфы к финалу знаменитого блоковского стихотворения «Поэты» стремительно расширяет смысл ахматовских строк – речь идет о судьбе поэта в страшном мире.
Роковой итог подведен в 1923 году в «Новогодней балладе», герои которой – три мертвеца, любившие Ахматову при жизни, – Гумилев, Недоброво, Линдеберг («Я гибель накликала милым…»):
Хозяин, поднявши полный стакан,
Был важен и недвижим:
«Я пью за землю родных полян,
В которой мы все лежим!»
Она чувствовала себя обреченной.
В 1925 году одно их последних перед долгим молчанием стихотворений она посвятила другому погибшему поэту – Есенину: