Петрус вздохнул:
– Никто лучше меня не поймет, что чувствует человек, трагически чуждый миру, в котором ему довелось родиться. Кто-то попадает в чужое тело, кто-то в чужое место. Их несчастье обычно приписывают изъянам характера, а они просто заблудились, попали не туда, куда надо было.
– Тогда почему же Маэстро не переведет его на другой берег?
– Думаю, он не может, – сказал Петрус. – Мы первопроходцы и должны завязывать новые отношения. Мостки нужно перебрасывать в правильном месте и в подходящий момент.
– А у эльфов есть живопись? – спросила Клара.
– Да, – сказал Петрус, – мы занимаемся каллиграфией и пишем картины, но только то, что видим. Еще мы поем или сочиняем стихи, чтобы растрогать душу, и, кстати, делаем это совсем неплохо. Но этого недостаточно, чтобы изменить реальность.
– А что надо, чтобы изменить реальность?
– Нужны истории, – сказал он.
Клара быстро взглянула на него.
– Я думала, эльфы другие, – сказала она.
– Ах да, эльфы, феи, ведьмы из сказок, все такое. Даже Маэстро не такой, как ты воображала?
– Чуть больше. Расскажи мне о твоем родном мире.
– Что ты хочешь узнать? – спросил Петрус.
– На что он похож?
– Это мир туманов, – сказал он.
– Вы живете как в дымке?
– Нет-нет, там прекрасно все видно. Туманы живые, сквозь них видно все, что нужно, и они перемещаются по мере необходимости.
– Чьей необходимости?
– Сообщества, конечно, – ответил он.
– Сообщества эльфов? – спросила Клара.
– Сообщества вообще, – повторил Петрус, – эльфов, деревьев, камней, предков, животных.
– Все живут вместе?
– Все они – просто вместе, – ответил он. – Разъединение – это болезнь. – Он печально налил себе еще: – Увы, мы утратили рай. – Потом, скосив глаза, добавил: – С людскими историями я и сам справляюсь неплохо, но я думаю, что Маэстро объяснит тебе жизнь эльфов лучше меня.
Клара пожала плечами.
– Похоже, его не интересует, что я чувствую, – сказала она.
И, подражая Аччиавати, она процедила:
– Играй, играй дальше, я буду переворачивать страницы!
Петрус расхохотался.
– Высшие эльфы не отличаются сентиментальностью, – сказал он, – но ты дорога ему больше, чем может показаться на первый взгляд. – Он на секунду как будто задумался. Потом тихонько засмеялся и заметил: – Я вконец пьян. – И, помолчав, добавил: – Но я сделал свое дело.
Клара хотела еще кое о чем расспросить его, но он встал и, с некоторым трудом сохраняя равновесие, сказал, зевнув так, что едва не вывихнул челюсть:
– Пойдем-ка отдохнем. Грядущие дни будут суматошными.
В ту ночь Клара не спала. На город падал бесконечный дождь, а ей грезилась Мария. «Я больше не увижу Евгению», – подумала она, всей душой призывая слезы облегчения, но заплакать не получилось ни днем, ни вечером, когда на вилле устроили легкий ужин. Ночь прошла в скорбной вялости. Клара не вставала с кровати, пока там, в Бургундии, отец Марии не пришел к своей дочери сказать ей то, что было ясно без слов. Слезы подступали, но все не могли пролиться, когда она следила за маленькой француженкой. Та сперва безутешно бродила по зябким комнатам, а потом по скованным льдом полям. И снова все разошлись по спальням в бездействии, которому они предпочли бы любое дело, даже драку. И настал еще один день, зависший между двух эр, и снова потянулись часы, когда Клара снова была одна. Даже Петрус не показывался. Но когда она ужинала с Леонорой, ненадолго заглянул Маэстро.