Когда она прошла в глубину сада, на прибалтийскую землю уже опускались вечерние тени. Не разворачивая чертеж, оставленный ей Мери, она вышла на поляну и остановилась у разрушенного амбара. Слева от колодца возвышался огромный ржавый чан в котором находился тайник. «Нужно спешить, иначе совсем стемнеет», — подумала Нина и решительно направилась к железной громаде. Земля и листья на дне чана устоялись. Обламывая ногти Нина поспешно разгребала землю, осознавая, что через 30 минут будет уже темно.
Кусок металлической трубы, который попался ей под руку, ускорил работу и через минуту пальцы в земле нащупали железное кольцо. Еще одно усилие и металлический щит приподнялся, открывая черное отверстие тайника. Там, на дне неглубокого провала, были отчетливо видны упакованные в целлофан картины и оружие, о которых рассказывала Мери.
Нина спрыгнула в тайник и, не теряя напрасно времени, перебросила два свертка через металлический борт.
То, что произошло в следующий момент, показалось ей кошмарным сном.
Когда она спрыгнула с ржавой громадины в траву, тишину гатчинской усадьбы нарушил хриплый, незнакомый Никифоровой, голос:
— Хар-ра-шо работаешь, Золотоножка! Будь ты в партизанском отряде, тебе бы цены не было.
Старые знакомые — низенький толстяк разворачивал сверток, а длинный держал ее под прицелом короткоствольного пистолета.
Толстяк спешил. Не желая долго возиться с синтетической упаковкой, он достал нож.
— Вот они родимые. Князь был прав, сразу видно, что это подлинники. Ну теперь, дылда, заживем. Завтра же исчезнем с поля зрения конторы.
Не ощущая рук и ног, прислонившись к чану, Нина Никифорова безучастно смотрела на происходящее. Мелькнула мысль: «Как глупо, пройти через столько испытаний, и так нелепо закончить жизнь». Слов не было, она молчала.
— Эй, Золотоножка, ты как, крышку тайника закрыла или нет? Она ведь тяжелая, а у меня грыжа, — толстяк посмотрел на нее безучастными, фарфоровыми глазами. — Ты же не хочешь, чтобы твой труп обгрызли собаки. Короче, дылда, кончай ее, в этом тайнике и похороним.
С деловитостью профессионала, длинный повернул Нину лицом к нагромождению железа, и уперся холодом ствола в затылок.
«Вот и все, — подумала Нина. — Выжила на Дубовском централе, а погибла в далекой, чужой Гатчине…»
Выстрел для такого маленького пистолета был слишком громким. Боли она не почувствовала, и это ее удивило. Ноги тоже не подломились, а слух резанули выстрелы еще и еще. Она продолжала стоять, уткнувшись лбом в шероховатую ржавчину, не решаясь повернуться лицом к событиям.