Сквозь глазок в бронированной двери Артур увидел искаженное оптикой лицо, которое пересекала черная повязка.
“Сначала черная повязка, затем черная метка”, — пришла в голову идиотская мысль.
— Вам ш-шего надо?.. — прошамкал Джавахишвили, совершенно не будучи уверенным, что его услышат.
Но в отличие от зрения, слух у гостя был отличный.
— Открывай, пахан, к тебе пожаловали старые знакомые.
Лицо второго было ему хорошо знакомо. Бывший прокурор несколько успокоился.
Тяжелая дверь открылась.
— Целоваться не будем, — отстранил его Харасанов. — Приготовь ванную и перекусить. Мы к тебе буквально на два часа.
Артур засуетился. Через двадцать минут все было готово.
Они приняли ванную, уселись за стол.
— Хвалю, грузин. Ты остался хлебосолом, значит национальные черты своего народа — гостеприимство, искренность и желание помочь ближнему остались при тебе.
Василий едва не рассмеялся. Тирада была наивной, высокопарной, но преследовала определенную цель.
— Ч-что вы хотели? — запинаясь выдавил прокурор.
— Ну, во-первых, хотели дать пятьсот долларов твоим внукам на сладости, во-вторых получить от тебя полезную для нас информацию.
— Но, Костя, ты же знаешь…
— Знаю, наш Артур Джавахишвили нынче не у дел. Но и то, что мы хотим узнать — “преданье старины глубокой”. Расскажи, что ты знаешь о таинственных, глубоко засекреченных московских аукционах, где уходили с молотка произведения искусства?
— Но их давно не существует…
— Вот именно!.. Тем не менее, эта информация нам очень нужна.
Бывший прокурор задумался. Пальцы руки как-то странно стали теребить нос, массировать по всей длине. Создавалось впечатление, что хозяин желает нос удлинить совершенно неизвестным профессору Елизарову методом.
Харасанов скрипнул зубами. Шизофренические жесты бывшего прокурора его раздражали.
— Кончай, Артур, дуру гнать!.. Сирано из тебя все равно не получится, поверь мне. Дорогой, что касается благородства, — ты никогда им не отличался, его у тебя не больше, чем у сталинского исполнителя.
Джавахишвили встрепенулся.
— С кем ты меня сравниваешь, я людей не убивал.
— Убивали другие с твоей легкой руки. Короче, выкладывай хоть что-то, — сказал Харасанов ледяным голосом.
Взгляд Артура Джавахишвили встретился со взглядом единственного глаза Василия Коваленко, и его охватил панический страх. Казалось, в расширенной зенице тлеет огонь, который вот-вот его испепелит.
— Лет восемь тому назад, до пенсии, я был обвинителем на процессе некоего скупщика краденых произведений искусств Бориса Семенова. Этот человек перекупал ворованные картины и удачно сплавлял за границу. Так вот, этот самый Борис, по кличке Баха, купил картину Айвазовского, представленную на московский аукцион, но украденную при загадочных обстоятельствах.