- Уехал, когда мне было семь.
Бэйлор смотрит на меня. А я концентрируюсь на разбрасывании сыра по полуготовым яйцам и переворачивании всего омлета целиком.
- Смотри, - говорю я, - через минутку у нас будет фриттата.
Мой голос полон притворного энтузиазма, но в тоже время довольно неровный. Мне вообще не следовало говорить. Не следовало готовить для него. Это всего лишь интрижка, а не какая-то послешкольная откровенность. Но уже слишком поздно. Дрю все еще наблюдает за мной, понимающим взглядом.
- Почему он уехал? - мягко спрашивает Бэйлор.
Я вытягиваю две тарелки и вилки.
- Это хреновая история.
- Я рассказал тебе свою хреновую историю, - он ставит тарелки и кладет вилки на стол, одну возле другой. - К тому же, я отлично умею слушать.
Хотя его задача состоит в отдачи приказов и быстром мышлении, есть что-то успокаивающее в поведении этого парня и уверенной силе, от чего мне хочется открыться перед ним.
- Когда мне было семь, - говорю я, - мой отец сказал матери, что он не может справиться с отцовством, что я была для него слишком большой обузой, вечно плачущей и требующей внимания, - моя улыбка практически незаметна, словно вот-вот исчезнет вовсе. - Это его слова.
Я поворачиваюсь и снимаю с плиты нашу фриттату, ставя ее остывать. Она золотисто-коричневого цвета с пузырьками сыра. Я беру нож и разрезаю ее на кусочки.
- Так что он вернулся в Ирландию, а моя мама в одиночку растила меня.
Иногда я гадаю, остался ли бы мой отец с мамой, если бы я не умоляла его не уезжать. Ведь я умоляла. И от этого он выглядел расстроенным. После его отъезда я свернулась в калачик и лежала под кроватью. И моя мать поступила почти что так же. Вот только она еще и плакала. А я нет. Я бы не позволила себе это.
Теплая рука накрывает мою кисть, и я успокаиваюсь. Аккуратно, Бэйлор забирает у меня нож, а затем кладет руку мне на затылок.
- Ты права, - говорит он. - Это хреновая история. И твой отец глупый, недостойный мудак.
Я опускаю взгляд в пол.
- Что? Не скажешь ничего в роде "тебе лучше без него"?
Большой палец Бэйлора гладит меня по шее, вдоль роста волос.
- Ты и так это знаешь.
- Ага, знаю, - я поступаю рискованно, поднимая взгляд на Дрю. Выражение его лица крайне серьезное, словно это он ранил меня, тогда как он - тот, кто остался вообще без семьи. Что-то глубоко внутри моего сердца сжимается.
Нежные прикосновения к моей шее не прекращаются, а голос Дрю становится ниже и нежнее.
- Некоторые люди никогда не поймут данный им жизнью дар, - легонько сжимая мой затылок, он притягивает меня ближе к своему теплу. - А некоторые люди ждут всю жизнь, чтобы кого-то полюбить.