Чернышев: Ленин, русский социализм — это вечный вопрос, обращенный к небесам, новый вариант Иова. Какой-то странный героизм, подвиг и страдания, на которые мы закономерно обречены независимо от собственного желания. Здесь все упирается в то, что это вообще вряд ли выразимо в рациональных терминах. Но ведь и раньше люди сталкивались с таким вещами: вот Христос, он сын Божий, но при этом он обречен, Бог его послал на землю и обрек на страдания и смерть. Эта ленинская фигура похожа на призрак: пытаешься ухватить черты конкретного человека — и вечно утыкаешься в вечные вопросы…
Известна в физике великая загадка Тунгусского метеорита. Что-то там прилетело, ахнуло, хряпнуло, лес повалило насколько глаз хватает, возникла дымящаяся воронка, все видели, надо всей Европой небо светилось, мигало, мировая погода испортилась. И вот сотни и тысячи исследователей с рюкзаками, с колбасами копчеными устремляются к эпицентру этого события и ищут, понятное дело, громаднейшую каменюгу, с невиданно блистающими гранями, острыми углами, которая, дымясь, лежит в центре. А обнаруживают в лучшем случае, — когда болото просеяно через самые мелкосетчатые ситечки, — какие-то сомнительные конкреции: то ли это комариный кал, то ли космическая пыль… Метеорита нет. Но лес повален, — это налицо, событие было грандиозное: шарахнуло, рвануло и т. д.
Я совсем в другую сторону повернуть хочу. Я не хочу сказать, что не было глыбы,
— ничего подобного. Но надо смирить нашу естествоиспытательскую гордыню перед этой фигурой, потому что все, кто брались и берутся ныне рассуждать о том, что это был за человек, что за фигура-загадка, — терпят позорнейшее поражение, как и мы с тобой. Так скучно то, что мы наговорили — именно потому, что это пока всего лишь первые убогие попытки разобраться в масштабе события. Загадка Ленина никакого отношения не имеет к вопросу о том, был ли человек по имени Владимир Ильич хорошим или плохим, — это загадка нашей революции, нас самих, национального характера и истории. И вообще, какого бы масштаба события, какую бы абстрактную модель мы ни взяли, — мы вдруг выясняем, что эта фигура является образцово-идеальным примером для иллюстрации. Как бы мы ни размахивались по шкале истории с 17-го года и до Пунических войн, обязательно выясняется, что данная фигура — уникальный пример для разбирательства именно этой модели, этой коллизии, этого вопроса. Если мы берем бердяевскую философию истории, мы там всюду обнаруживаем Ленина. Если мы берем теодицию и проблему предопределения, придумать лучший пример, чем Владимир Ильич — трудно.