Но девицы с вульгарным смехом удержали его.
— Ты, сын, с Юриком подружись, — погрозил ему пальцем Александр Михайлович. — Он мою задницу много раз спасал. Да и вообще — кто он? Пес! Он мне служит, и тебе будет служить! Мы с тобой натворим дел, что только держись! Я перепишу на тебя все счета, дома, квартиры… Сын! Дай я тебя обниму! Девки, расступись!
Александр Михайлович крепко и слюняво поцеловал его в обе щеки, потом вытащил бумажник и неверной рукой протянул ему пластиковый квадратик.
— Это кредитка. В любом банкомате мира можешь получить по ней деньги. Она твоя!
— Ничего мне не надо от тебя! — упирался Вадим, на которого вдруг нашел нелепый приступ уязвленного самолюбия.
— Держи, я сказал! — заревел Александр Михайлович. — Ты — мой сын, и будешь обладать всем, чем обладаю я! Девки, засуньте ему эту чертову карточку куда-нибудь! Хоть в задницу!
Они захохотали.
Музыка оглушала, яркий мигающий свет выхватывал из темноты куски дергающихся тел, заполнивших зал.
Вадим был счастлив. Но странное это было счастье. Оно имело хаотичный, ирреальный цвет безумия, сточный, сладковато-тошнотворный запах предательства и горький вкус собственной никчемности, неожиданно вознесенной на недосягаемую раньше горную вершину.
Счастье стыдливо. Оно постоянно сопереживает и переживает, что другим хуже, чем ему.
Но его счастье не имело стыда. Оно выпирало с каждым часом, как гнилой нарост, как язва профессионального попрошайки, лелеявшего свою язву и следившего за тем, чтобы она (не дай бог!) не затянулась здоровой кожей.
Вадим вдруг вспомнил, что у него есть тысяча желаний, которые хотелось бы воплотить в жизнь, и тысяча запросов, которые надо удовлетворить.
Рядом с ним сидел призывно открытый мешок с деньгами, из которого можно черпать и черпать.
Да! Теперь Вадим мог ВСЕ!
— Ксюха и вы, девки, тащите его танцевать! — вскричал Александр Михайлович. — Это мне можно сидеть, так как годы уже не те, а вы — вперед!
Девицы вытащили Вадима в зал. Нырнув вместе с ними в танцующую толпу, он окончательно потерял себя. Пульсирующий ритм музыки подчинял, будил что-то первобытное.
— Беги от него, дурачок, — проговорила ему на ухо Ксюха. — Беги и не оглядывайся.
— Почему? — весело удивился Вадим.
— Поверь мне, — сказала она и исчезла, растворилась в толпе.
Он остался один на один с двумя длинноногими сиренами, которые кружились вокруг него, прижимались к нему, мимолетно целовали. Он видел их нескромные телодвижения, и желание разгоралось в нем, как пламя. Глаза его затуманились, подернулись пеленой полного безразличия ко всему, что творится вокруг, кроме одного — этих двух шлюшек, так откровенно зарабатывавших себе на хлеб с маслом.