Помним, кем сожжен Джордано Бруно
И кого боялся Галилей,
Мученик науки вечно юной,
Зевсами казнимый Прометей.
Но зато и Фауста бесплодье
Вспомнить нам, зазнавшимся, пора:
Ведь и ум — бесовское отродье
Без любви, и жертвы, и добра.
Оттого-то я и завещаю
Образ женщины родному краю.
Как таинственный Мельхиседек,
В никуда идущий ниоткуда,
Так и на минуту, и на век
Отраженья истинного чуда.
Без так называемых корней,
Всем народам на земле чужая,
Ты для всех героев эры сей
Нетерпимейших — сестра родная.
Но в душе твоей как благовест —
Роза, осеняющая Крест.
Шествует за куклой деревянной
С пением и вздохами народ,
Кукла вся охвачена Осанной.
И течет, как древле, крестный ход.
А в саду на празднике рабочих
Серп и молот, Ленина портрет,
И ораторы о тех, о прочих,
Говорят презрительное «нет».
Это судороги жизни новой.
Только вот меняется ли Слово?
Что и вся Россия перед Ним,
Вся, с вождями пролетариата
Или без, и ты, бессмертный Рим,
Или, край энергии и злата,
Звездная республика? Что звезд
Истинных светящиеся годы
И замедленный и быстрый рост
Ваш, любые, лучшие, народы?..
Так уж кроток сердцем и на вид,
Так уж добр… А если не простит?
Я уже гордился нашей встречей,
Но тогда Ты медленно прошел,
И на женские ложится плечи
Отблеск от Тебя, как ореол.
В бедствиях, на свадьбе, на кладбище
Чувствуем присутствие не раз.
Но любимое Твое жилище —
В том или другом из, многих, нас.
Ты — в ее страданье и пыланье —
Мне назначил вечное свиданье.
Было все, что надо: мотылек,
Криво пролетающий (вразвалку)
Ястреб, относимый на восток
И опять на запад, и на палку
Пиджачок напяленный — «постой!»
Воробьям грозящий… Овцы, куры,
Щебет — птиц заливистый, шальной,
Непрерывный (хоть не без цензуры
Тишины глубокой, голубой),
И лицо твое передо мной.
Ножницы, откусывая ветку,
Щелкают почти как метроном,
Бросились цыплята под наседку,
Пробежавшим вспугнутые псом.
Снова — май. Куда и как попало
Снова тьмы счастливой мелюзги,
Там и тут снующей. Есть и жало
Ядовитое (везде враги)…
Хоботки, и хвостики, и лапки…
Ласточка мелькнула, друг твой зябкий…
Никогда ничем не смущена,
Быть собой природа не устанет…
Мы в саду, нам песенка слышна.
А из-за деревьев дымом тянет,
Там костер разводят пастухи,
Блеянье, и покрик, и мычанье,
Все живет и просится в стихи,
Лишь ее печальное молчанье
Словно сетует, чуть-чуть стеня:
Все это уже не для меня.
Жизнь — полубесчувственности школа,
Но, тебя навеки полюбив,
Звук на звук, нежнее струн Эола,
Я на твой отозвался призыв.
Двух мелодия существований,
Думал я, согласно зазвучит,
Чтобы стал безмолвнее молчаний
Голос розни, суеты, обид.