Говорит на ясном языке
Станса и сонета. Но живая —
Не предмет любви, — она сама —
Вымысел высокого ума.
Два царя поэзии всемирной,
Оба вы «чем старе, тем сильней»,
Все же вашей музыки двулирной
Мощь и нежность не под стать ничьей.
Все же и в счастливейшем полете
Так владеть собой кому дано?
В бурях, но спокойно вы поете
В честь одной! Не правда ли, грешно,
Муза, нам хотя бы не стремиться,
В то, о чем иному и не снится:
Тоже в сердце самое любви.
Возраста и чувства перемены —
Преходящее. Восстанови
Свет неугасимый и нетленный
Не для славы суетной моей —
Для напоминанья оскорбленным
В чистоте и верности своей,
Что не надо почитать законом
Мелкие обманы малых сих
На путях не до конца земных.
Что за христианство без Эллады?
Только о спасенье тихий стон,
Только ожидание награды,
Только на земле загробный сон
(Даже восхищение врагами
Атеистами исподтишка),
И хотя за Млечными Путями
(Это не Гомера облака)
Истинной религии вершины,
Но благословенны и Афины.
Кто же им наследует? Москва
Уж скорее — Спарта: знамя вьется,
Как в бою… Америка нова
Для седин и лавра… Остается…
Неужели все-таки Paris?..
Наша одряхлевшая Сорбонна,
Две-три строчки Поля Валери
Грустных, как Вандомская колонна:
Царственно-упадочная страсть
Сохранить утраченную власть.
Едем мы с Лионского вокзала
Молча, как на кладбище, вдвоем.
Нас еще столица не узнала,
Да и мы ее не узнаем.
Трудно бы и явные морщины
Сосчитать: на лицах и домах…
Вот художник выставил картины,
Вот американка в соболях…
Только сквозь меха и вернисажи
Слышим песнь судьбы: она все та же…
К белой шее приближают нож,
Обреченная уже не плачет,
Клонится тростиночка: ну что ж
Ведь нельзя без выкупа, и, значит,
Я нужна кому-то как никто…
Вот — наследие Архипелага….
Но проваливаются в ничто
Жертва (Ифигения), отвага
(Антигона)… Ссохшийся Париж,
Ты еще прекрасен, но горишь.
Мост назвали «Александр Третий»…
Снег и Николаевский вокзал,
Статую царя и «ветер, ветер»
Я во Франции припоминал.
И за Елисейскими Полями
Видел я сквозь голубую мглу
Набережную Невы с дровами
И Адмиралтейскую иглу.
Но, и сравнивая, и вздыхая,
Знал, что муза у меня живая.
Ты несла не слезы кой-кому:
Пьетро отчего не расстреляли?
Сам он уверяет, что ему
Небеса защитницу послали.
Офицера и его солдат
Каждая твой клеймила фраза,
Про тебя в народе говорят:
Это — Катерина Бенинказа.
И неслыханный для парижан
Есть и с ними у тебя роман.
Вся история на перепутье,
Чувства многие сданы в архив,
Но такая возвращает к сути,
Но в такой великий образ жив.
Свет не светлый при любых режимах,
То le monde
[74], чья жертва и поэт,
Ненавидит в непоколебимых
Обличающий подделку свет,