Мать Джины, семейный доктор и семейный священник были в полном восторге от этой речи.
Мама надела тот самый наряд, в котором была на свадьбе Энгюса. Что-то другое надевала на свадьбу Дункана несколько месяцев тому назад, а ради меня снова надела то платье – зеленое как горошина, цельнокроеное платье, накидка, туфли на низком каблуке. Яркая заколка в волосах. Нарядная брошь – ее папа подарил, я помню. Брошка из Тары, с зелеными камнями. Она «сделала себе лицо» – пудра, от которой она кажется слишком бледной, красная помада испачкала зубы. Танцевать она не стала. На свадьбе Энгюса она танцевала всю ночь напролет. Они с Мэтти выдали настоящий джайв, впервые в жизни я видел, чтобы они тискались. Со свадьбы Дункана нам ее пришлось нести на руках. А тут она сидит, спина напряжена, нетронутый стаканчик бренди перед ней – хотел бы я знать, что Энгюс ей сказал. Мэтти смотрит, как танцуют молодые женщины, и облизывается, словно выбирая блюдо в меню. Мама с Мэтти одни остались за круглым столом. Братья вместе с женами ушли рано, Энгюс первым. Видимо, он рассказал им, о чем я его попросил. Попросил не быть Боггсом, притвориться другим. Ведь именно это я ему сказал, это имел в виду, не отвертишься.
Ну и ладно. Без них мне спокойнее. Никто не бросится через всю комнату и не сметет со стола посуду оттого лишь, что ему померещился пренебрежительный взгляд или угрожающий тон.
Я подошел к маме, сел рядом с ней, заговорил. И вдруг посреди разговора она с размаху ударила меня по щеке.
– Мама… за что? – Я схватился за горящую щеку, огляделся по сторонам – кто это видел? Слишком много кто.
– Ты не он.
– Что? – Сердце застучало. – О чем ты?
Она снова ударила меня. По той же щеке.
– Ты не он, – повторила она.
И так странно посмотрела на меня.
– Пошли. – Она бросила свою сумочку Мэтти, и он тут же вскочил, отвел глаза от девушек, втянул язык обратно в рот. – Мы уходим.
Вся моя семья ушла еще до полуночи.
– Им далеко добираться, – сказала мне теща из вежливости, чтобы я не огорчался, но не очень помогло.
Я говорил себе: наплевать, зато можно сколько угодно танцевать, можно болтать с людьми, можно расслабиться, когда их тут нет. Я крепкий парень, непобедимый, неразбиваемый стальной биток.
Она никогда в жизни не делала массаж, так что в Венеции, как только мы зарегистрировались в гостинице, она тут же ринулась в спа. Она так и светилась от волнения, я видел: девочка наконец-то почувствовала себя взрослой. Мы поженились накануне и еще не успели переспать, вечеринка продолжалась до трех часов ночи, хотя все Боггсы и Дойлы свалили рано, – и веселье еще продолжалось, когда мы тоже ушли, рухнули на постель, а час спустя поднялись, чтобы успеть на рейс в шесть утра. Не было времени для секса, тем более в первый раз – в первый раз для нее, разумеется, не для меня. Сидя на двуспальной кровати, я подпрыгивал от нетерпения. Я ждал ее целый год, подожду еще часик, пока длится массаж. Джина почему-то думала, что я тоже девственник. Понятия не имею, откуда она это взяла, я никогда ей ничего подобного не говорил, но она выросла среди таких людей – соблюдающих все правила, – вот и вбила себе в голову, что я такой же. А я просто не стал ее разубеждать, мне же легче.